Долина смерти. Век гигантов

Если бы вся эта сцена не грозила завершиться драматически, Николка повалился бы от смеха. Теперь он этого не сделал. Застыв бронзовым изваянием, он схватил кинжал за острый конец и ждал чего-то. Пантера, получившая в морду винтовку, несколько замешкалась на месте, и к ней бесшумно подоспела собака, с трудом вставшая на все четыре лапы. Длинные белые клыки вцепились пантере в зад, когда она отделилась от земли. Прыжок опять не состоялся, не состоялся он и в третий раз, когда, отбросив в сторону собаку, еле державшуюся на ногах, пантера была в двух шагах от Скальпеля. Не состоялся прыжок потому, что Николка поймал, наконец, долгожданный момент и метнул в разъяренного хищника вращающийся кинжал. Этому приему он научился у своего сожителя и товарища по училищу — грузина Вано Сванидзе. Кинжал, пущенный сплеча с громадной силой, на лету приобрел еще дополнительную центробежную силу — вследствие вращения острого конца клинка вокруг тяжелой рукоятки. Длинный клинок, войдя в правое плечо пантеры, вышел через левое, и если он не убил ее, зато сразу лишил движения, сковав передние конечности в плечевых суставах. Собака, щелкнув челюстями, за один раз разорвала пантере горло… Напрасно Николка с таким усердием возился над трупом льва! Неблагодарная собака даже не взглянула на преподнесенный ей кусок, — напившись до отвала горячей крови гигантской кошки.

— Если бы не эти проклятые брюки, — оправдывался Скальпель, — я бы — ого! — догнали бы вы меня черта с два!..

2 Жуткий лес. — Собака-Керзон. — «Тур, или ур, говорю». — Динотерий и махайродус. — Ну, зверь! — Николка ранен. — Пещера хищника. — Палеонтологическое открытие Скальпеля

Высокоствольный лес, под который друзья вступили, подавлял своим диким и величественным видом. Лишь где-то наверху, в густой кроне ветвей, на высоте не меньше пятидесяти-шестидесяти метров, гомонил далекий мир пернатых; внизу же, где черная земля с чахлыми дерновинками травы была исковеркана чудовищными лапами-корнями, меж громадин стволов висело жуткое безмолвие. Здесь царили вечные сумерки, и сырой неподвижный воздух был насыщен едкими выделениями насекомых и невидимых зверей. Что звери эти существовали не в одном только напряженном воображении людей XX века, а и в действительности, свидетельствовало поведение собаки, не отстававшей от друзей ни на одну пядь и поднимавшей то и дело загривок с глухим грозным рычанием. Под вывороченными бурей великанами-стволами, в ямах-норах, под скрученными лапами корней, в глубоких дуплах тысячелетних деревьев крылись лесные тайны, и на них чуткая собака не переставала реагировать, умными глазами поглядывая на своих двуногих спутников.

Земля, по которой они осторожно и боязливо ступали, была пересечена путаными тропинками и тропами, разветвлявшимися все больше и больше, чем темней и дремучей становился лес. Было очевидно, что все эти лесные дороги сходились к какому-то одному месту на оставшейся позади опушке и что в непроходимой стене из скорпиозных лиан и молодых деревцев должна была все-таки существовать лазейка или даже целый пролом, дающий выход из леса к озеру.

Друзья шли молчаливо и в молчаливом согласии необыкновенно дружно избегали всех мало-мальски подозрительных темных мест. Скальпель, если судить по его сосредоточенному лицу и по набегавшей периодически гармошке из морщин на высоком — вплоть до макушки — челе, — Скальпель, должно быть, разрешал какую-то сложную проблему. Николка ничего не разрешал, зато внимательно следил за собакой, которая, вследствие своей слабости, еще не могла бегать, но все-таки постоянно опережала двуногих. Она — друзья окрестили ее Керзоном, в честь славного английского государственного мужа, способствовавшего своим выступлением увеличению мощи Союза, — она представляла собой мускулистое животное, ростом достигавшее величины средне-упитанного телка; ее длинную четырехугольную пасть с выпуклыми челюстными мышцами украшали острые, почти полуторавершковые клыки, оттопыривавшие ей губы. Лучшего защитника, когда он окрепнет, трудно было вообразить себе в этом жутком первобытном лесу, и Николка всячески воздействовал на него в смысле удержания подле себя, замечая, что с каждым новым часом собака все больше и больше уходила вперед. Эта тенденция развивалась в ней параллельно с восстановлением ее сил.

Николкино воздействие заключалось в мягком уговаривании Керзона не покидать бедных двуногих, попавших из-за сумасбродства одного из них в таинственные дебри первобытного леса. Он заметил, что звуки человеческого голоса воспринимались собакой как-то необычно вдумчиво и внимательно, и не только воспринимались, но и получали ответную реакцию в виде подвывания, взвизгивания и лая.