«Долина смерти»

На следующий день, опасаясь, что фашисты знают, где мы находимся, и могут нас перебить или взять в плен, командование дивизии решило изменить район дислокации. Днем мы подошли к дороге (мне кажется, что это была дорога Дубовое — Пузырево или Апраксин Бор). В разведку были посланы помощник начальника оперотдела штаба дивизии старший лейтенант (фамилии не помню), я, комсорг комендантской роты Борисов, мой ординарец Сейдалим Эссенов и еще два или три красноармейца комендантской роты.

Наблюдая за дорогой более полудня, мы установили, что она контролируется одиночными патрулями, идущими навстречу друг другу из обеих деревень. Встретившись на середине, патрули закуривали, 1–2 минуты разговаривали и расходились.

Этого времени нам было достаточно, чтобы перебежать через дорогу и добежать до опушки леса в 300 м от нас. Так и решили.

С наступлением сумерек тремя колоннами (в центре командование и штабные командиры, справа — комендантская рота, слева — связисты и саперы, интервал между колоннами 75-100 м) бросились к дороге и на ней напоролись на два парных патруля. Мы не учли, что с наступлением сумерек немцы усиливали патруль и поэтому изменялся интервал его движения.

Но на противника наше внезапное появление оказало ошеломляющее действие, нам не оказали сопротивления. Двое были приколоты штыками на месте, один с перепугу бросил автомат, побежал к лесу и был убит. Четвертый же с криком «Рус! Рус!» бросил автомат и побежал к деревне.

Мы благополучно пересекли дорогу, по глубокому снегу дошли до леса. Когда мы уже скрылись в лесу, противник стал обстреливать нас из пулеметов слева по ходу нашего движения. Из-за дальности расстояния и бесприцельности этот огонь не причинил нам вреда.

С переменой нашего местоположения ничего не изменилось в лучшую сторону. Наоборот, голод, холод, страх перед неминуемой и бессмысленной гибелью окончательно подорвали моральный дух и физические силы людей. Тяжело, обидно и горько было смотреть на обессилевших людей. Люди пожилого возраста и слабого телосложения не в силах были пережить этого кошмара, на ходу падали в снег и умирали, некоторые лишались рассудка.

Не помню, какой это был день — шестой или седьмой — нашего блуждания по лесам, когда часов в 11–12 меня позвали к комдиву А. И. Старунину.

Когда я явился, полковник стоял, прислонившись спиной к дереву, и ковырял палочкой свою курительную трубку. Разговор не носил официального уставного характера. Он спросил меня: «Идти можете?» Я с уверенностью ответил, что могу. «Тогда возьмите с собой человек пять добровольцев и отправляйтесь. Пожалуйста, поступи по-разумному, не оголяй роту боеприпасами».

Расшифровывать задачу не было необходимости: все предыдущие дни группы отправлялись с одной задачей — сообщить наше местонахождение, чтобы получить помощь и выбраться из окружения.

Когда я возвратился в роту и сообщил, что комдив поручил мне с небольшой группой идти на связь со своими, со мной согласились идти Эссенов Сейдалим, комсорг Борисов, красноармеец Вавилов и еще два бойца, фамилии их не помню. Подошел санинструктор и начал просить, чтобы его тоже взяли в группу. Я ответил, что взять не могу, так как он слишком слаб и не сможет с нами идти. Этому человеку было за сорок и на всех переходах он всегда отставал от колонны. Но он меня так просил, а потом вообще ошарашил — упал мне в ноги, стал рыдать и приговаривать: «Здесь все равно все погибнут, никто из них не выйдет из окружения. Если вы меня не возьмете, на вашей душе останется грех, останутся сиротами шесть моих детей, кто им поможет? Я буду делать все, что прикажете. Не буду отставать и даже буду поочередно идти впереди и прокладывать тропу в глубоком снегу». Пришлось взять его с собой.

Итак, нас собралось 7 человек. На вооружении у нас было 3 автомата ППШ, у остальных — винтовки. На каждого было по 3–4 ручные гранаты и на группу 4 или 5 противотанковых гранат. Перед самым отходом подошел помнач оперотдела штаба старший лейтенант и попросился тоже идти с нами.

Я дал согласие, но предупредил, что в группе должен быть один начальник, которым назначен я. Если он будет беспрекословно выполнять все мои требования, пусть присоединяется.

Около 14.00 мы со всеми распрощались и ушли. Пройдя 2,5–3 км, остановились на небольшой поляне, чтобы изучить по карте маршрут движения и немного отдохнуть. День был хороший — тихий, солнечный. Своим товарищам я твердо заявил, что мы обязательно выйдем к своим, и потребовал строго выполнять мои указания и сигналы во время движения на марше. Старший лейтенант-артиллерист засомневался в справедливости моих слов и решил возвратиться. За время короткого отдыха он раза два или три покидал нас и снова возвращался. Мы тронулись без него, но через 1,5–2 км он снова догнал нас. Немного прошел и снова стал высказывать свои сомнения. Я был вынужден строго предупредить его, чтобы он выбрал что-то одно: или идти с нами и не разводить паники, или возвратиться в лагерь к своим. И он возвратился. Видимо, человек был морально надломлен, не было у него веры ни в людей, ни в самого себя.