- Нет, тут вы ко мне несправедливы! - воскликнул Макмердо. - Сам я верен ложе и об этом сказал вам прямо. Но я был бы жалким подлецом, если бы вздумал повторить кому-нибудь то, что сказано мне доверительно. Дальше меня это никуда не пойдет, хотя предупреждаю, может статься, что ни сочувствия, ни помощи вы от меня не получите.
- Я уже больше не жду ни того, ни другого, - сказал Моррис. - Возможно, я рискую жизнью, говоря с вами. Но как бы ни были вы развращены - а вчера вечером мне показалось, что вы скоро станете не лучше остальных, - но все-таки вы новичок и ваша совесть не успела еще так задубеть, как у этих людей. Вот почему я решил поговорить с вами.
- Ну так говорите.
- Если вы предадите меня, да падет проклятье на вашу голову!
- Я же сказал, что не предам.
- В таком случае хочу спросить: приходило ли вам хоть на минуту в голову, что, вступая в Чикаго в Общество Свободных Работников, вы становитесь на дорогу, которая приведет вас к преступлению?
- Если можно это называть преступлением, - ответил Макмердо.
- Можно ли! - воскликнул Моррис, и голос его дрогнул. - Значит, вы еще мало видели, если у вас это вызывает сомнение. Разве не преступление было совершено вчера, когда человека, годящегося вам в отцы, избили так, что кровь текла у него по седым волосам? Как вы это назовете, если не преступлением?
- Кое-кто сказал бы, что это война, - ответил Макмердо. - Война двух классов, война без правил, в которой каждый сражается как может.
- А вы готовы были к этому, когда вступали в Чикаго в Общество Свободных Работников?
- Нет, признаюсь.
- И я не был к этому готов, когда вступал в Филадельфии. У нас был просто клуб взаимопомощи и место встречи друзей. Но потом я узнал про Вермиссу - да будет проклят тот час, когда я впервые услышал это имя! - и решил перебраться сюда ради лучшей жизни! Бог мой! Лучшей жизни! Жена и трое детей приехали со мной. Я открыл торговлю галантерейными товарами на Маркет-сквер, и поначалу дело пошло хорошо. Но стало известно, что я член Общества Свободных Работников, и меня заставили вступить в здешнюю ложу, как вы вступили прошлой ночью. У меня на руке выжжено клеймо позора и еще худшее клеймо - на сердце. Я попал во власть подлого злодея, запутался в сетях преступлений. Что я мог сделать? Каждое мое возражение рассматривалось как измена, вы сами это видели вчера. Уехать я не могу, все, чем я владею на земле, это моя лавка. Если я выйду из ложи, меня наверняка убьют, и что тогда станется с женой и детьми? О господи, как все ужасно, ужасно!