Долина туманов

Однажды всем этим миграциям пришел конец. Момент исхода отца из семьи Вера запомнила навсегда. Вспоминая этот эпизод из детства, она видела себя как будто со стороны. Полненькая тихая девочка лет пяти, услышав стук входной двери и догадавшись, что пришел папа, выскакивает из своей комнатки в гостиную и застывает на месте. Она видит отца, стоящего в дверях, и маму – в середине комнаты. На равном расстоянии от каждого размещается большой черный кожаный папин портфель. Родители не видят Веру, они смотрят только друг на друга, а в квартире стоит ужасная, гнетущая тишина…

Потом папа делает шаг к портфелю, подхватывает его и уходит, так и не взглянув на дочь. Вера начинает плакать, потому что ей становится страшно. А мама проходит мимо нее на кухню, ослепленная болью, не слышащая плача собственного ребенка.

Как мама пережила все это, Вера не знала. Может быть, именно тогда у шизофрении и появился шанс, но тот случай все равно не стал маминым поражением. По сложившейся традиции она должна была бы показать гордость и, надумай ее супруг вернуться снова, захлопнуть перед ним дверь, обеспечив плохую тетю хорошим мужем и лишив свою дочь отца. Но Наташа Чистова сдаваться не собиралась. Она разыскала мужа на работе и умолила его вернуться в последний раз. Папа вернулся всего на три дня, однако этого было достаточно. Наташа успела забеременеть.

Вера не могла знать этого точно, но догадывалась, что мама сообщила радостную новость отцу, едва сама убедилась, что это правда. И новость эта оказалась спасательным кругом в море страстей отца Веры. А еще, наверное, плохая, но привлекательная тетя слишком уж вцепилась своими острыми коготками в этого спокойного и немного скучного человека. Она давила на него, требуя оформления их отношений, чем сводила на нет романтику внебрачной связи. Теперь же получалось, что у папы не было выхода. Не мог же он бросить беременную жену!

В памяти Веры было еще одно воспоминание: просторный холл роддома, в большие окна вливается солнечный свет майского яркого утра. Она стоит рядом с папой в самом центре зала, смотрит на паркетный пол орехового цвета, а потом появляется мама. У нее на руках – большой сверток.

Вера хочет сказать папе, что ее голубые брючки надеты задом наперед – она это только что обнаружила, потому что чихнула, а карманчик с носовым платочком оказался не впереди, а сзади. Но папе некогда слушать старшую дочь. Он берет из рук мамы сверток и присаживается на корточки рядом с Верой.

– Это твоя сестра, – говорит папа.

Вера смотрит на маленькое беленькое личико, полускрытое пеленкой цвета молока.

Новорожденная девочка хороша, как кукла: Ася родилась при помощи кесарева сечения, и ей не пришлось пережить всех мук рождения, которые оставляют на личиках младенцев свои следы. Детская интуиция, незаслуженно забытая психологами и поэтами, подсказывает Вере: отныне ее жизнь меняется в лучшую сторону.

Отец подходит к маме и ласково целует ее в щеку.

Ася родилась хорошенькой, росла очаровашкой, а выросла просто красавицей. По понятным причинам мама любила ее особенно, но и у Веры не было повода жаловаться на отсутствие родительского внимания. Повезло старшей сестре и в том, что малышка не стала ее ежедневной обузой, как это всегда бывает в тех семьях, где оба родителя заняты заботами о хлебе насущном. Мама бросила работу и сидела дома с дочерьми. Семью обеспечивал папа, ставший на путь искупления своих грехов. Это было счастливейшее время жизни Веры, которое длилось до тех пор, пока мама не поняла, что кто-то, живущий в их квартире, хочет убить ее.

…Вера не стала спускаться вниз вместе с Алексеем и Вовкой, когда они решили отнести тело Аси в подвал. Она только попросила не класть сестру на бетон, а положить ее на надувной матрас, который находился в доме на случай приезда гостей.

– Вера, Вовка уехал! – сообщил Лексус, возвращаясь в спальню. – Ты как?

– Ничего… А ты?

– И я ничего.

Лексус сел рядом с Верой, обнял ее за плечи, нащупал под собственным задом пульт и включил телевизор.

– Не возражаешь? – спросил он рассеянно.

Вера не возражала.

Переключая с космической скоростью каналы, Алексей комментировал: «Чушня… фигня…», но вдруг из колоды выпал местный новостной канал. И тут он опустил пульт на колени.

Картинки, сменявшиеся на экране, навевали мысли об Апокалипсисе. Съемки велись с вертолета, низко летевшего над грязной водой, в которой тонули деревья, дороги, дома, машины, тракторы, коровы, собаки и, конечно, люди. На каждой крыше каждого дома были различимы силуэты. Они попадали в луч света, бившего с вертолета, и начинали двигаться, махать руками, жестами просить о помощи. Пятно света перемещалось, танцевавшие люди замирали в темноте, словно бы выключались, и другие неясные в ливневых потоках фигурки на других крышах начинали плясать вместо них.

«Танцы обреченных марионеток», – подумала Вера.