Долина Ужаса. Совет юстиции

Не скрою, мне не знаком ни первый, ни второй тип. Я в полицейских двадцать третий год хожу, и за все это время только один гражданский оказал мне содействие. Звали его Блэки, и он помог мне найти тело одной исчезнувшей женщины. Я до последнего был настроен против него, но, спорить не стану, он был совсем не дурак, и на удивление ловко доказывал все свои предположения. В тот день, ко гда мы нашли тело, я сказал ему: «Мистер Блэки, вы так много знаете об этой женщине! Вообще-то, вы знаете о ней намного больше, чем должны были бы знать, так что, извините, но я задерживаю вас по подозрению в ее убийстве». Перед смертью он полностью сознался, и с тех пор я с готовностью принимаю любые советы и помощь со стороны. Когда меня иногда просят оценить ум и мастерство сотрудников Скотленд-Ярда, я не могу в ответ пересказывать газетные истории. Мне самому приходится иметь дело с убийцами, анархистами, взломщиками и прочими милыми людьми. В основном это обычные преступники, и ведут они себя как обычные преступники: сделал свое дело – сбежал, залег на дно. После этого в игру вступаем мы, используя старые проверенные методы, и ловим их. Если вы спросите, приходилось ли мне рисковать головой при задержании отчаянных убийц и рецидивистов, я отвечу: нет. Преступник, он ведь, когда понимает, что игра проиграна, говорит: «Ваша взяла, мистер Фалмут. Мы правила уважаем», – и спокойно сдается.

Необычные преступления – редкость. Да и сами преступники предпочитают идти по накатанной дорожке. Необычные обстоятельства сбивают с толку полицию ничуть не меньше, чем любых других людей. Нельзя годами заниматься одним и тем же делом и при этом быть готовым ко всему неожиданному, что только может произойти. В «Уайтлиз» [16] вам продадут все что угодно, от блохи до слона. Но стоит какой-нибудь женщине попросить продавщицу присмотреть за ребенком, пока она сходит в мясной отдел, продавщица, управляющий и вся их система станут в тупик, потому что в обязанности персонала магазина не входит присмотр за детьми, и они не будут знать, как себя вести в подобной ситуации. Или если какой-нибудь манчестерский разносчик, развернув свой тюк с товарами, увидит там живую змею, он точно так же растеряется, потому что естествознание не входит в число необходимых разносчику знаний, и вряд ли он сумеет с точностью определить, что это – огромный червяк или боа-констриктор.

Комиссар улыбнулся.

– Довольно своеобразное у вас чувство юмора, – сказал он. – И что же вы этим хотели сказать?

– То, что неожиданное всегда сбивает с толку, будь то хоть шутка, хоть преступление, – пояснил Фалмут и, довольно улыбаясь, направился к двери.

У своего кабинета он увидел дожидавшегося рассыльного.

– Вас хочет видеть дама, сэр.

– Что за дама? – удивился он.

Рассыльный протянул ему записку. Развернув ее, Фалмут присвистнул.

– Вот так неожиданность! Ведите.

На бумажном листке было написано всего одно слово: «Грачанка».

Глава XI Манфред

Манфред сидел в одиночестве у себя дома в Луишеме (старушка экономка считала его «иностранным господином по музыкальной части»), и лицо его в приглушенном свете настольной лампы с абажуром казалось уставшим. На столе лежала раскрытая книга, а рядом, на табурете, стоял серебряный поднос с кофейным прибором и пустой кофейной чашкой. Манфред отдыхал и набирался сил. Этот необычный человек взвалил на свои плечи работу, которая казалась бесконечной. Уничтожение сил Красной сотни было окончанием битвы, которая лишь расчистила место для начала новой войны… Манфред был истощен физически.

Гонзалес утром уехал в Париж, Пуаккар последовал за ним днем на поезде, и он должен был присоединиться к ним завтра.

Страшное напряжение последних недель сказалось на них, на всех троих. С финансовой стороны война очень сильно ударила по их карману, но это перенести им было как раз легче всего, ведь в их распоряжении было богатство Кортлендера, и они знали, что в случае необходимости могли на него рассчитывать.

Их первоначальная «Четверка» (Манфред, Гонзалес, Пуаккар и тот, кто теперь спит вечным сном в Бордо в могиле, на которой растут живые цветы) собиралась по всему миру. С тех пор они, точно приняв монашеский обет, жили жизнью, в которой не было места волнению или страсти. Каждый из них был открытой книгой для остальных, выставлял на всеобщий суд свои самые потаенные помыслы, подчиняя их одной доминирующей мысли, которая руководила их поступками.