Долина забвения

— Я же тебе говорила, Флора: ты очень похожа на мать.

@

В первые два дня я не упоминала о прошлом. Мы вчетвером устроили Флоре экскурсию по Шанхаю — по всем местам, которые могли посмотреть внутри Международного сеттльмента. Ей понравилась архитектура, особенно изогнутые края крыш.

— Что-то в них напоминает голову и лицо, устремленные в небо.

Вместе с Волшебной Горлянкой она учила простые китайские слова: «дерево», «цветок», «дом», «мужчина», «женщина». Через час после урока она смогла их вспомнить.

На третий день за завтраком она сказала:

— Я готова услышать о том, что было у вас с моим отцом. Просто расскажи мне, не пытайся приукрасить и все в таком духе. Не выкидывай из истории хорошие воспоминания.

— Я познакомилась с твоим отцом, — начала я, — потому что дядя Верный представил меня ему как человека, с которым твой отец мог бы разговаривать по-английски. А еще он решил, что я обычная проститутка из дешевого борделя. Мы не сразу с ним поладили.

Ей очень понравилась история о недопонимании и о роли во всем этом дяди Верного. Когда я описывала Эдварда, она жадно слушала, застыв на месте. Я поняла, что мне трудно выразить словами, что значил для меня Эдвард и кем он был для нее. Я сказала, какой у него был прекрасный голос, и спела ей утреннюю песню, которую он сочинил. Я рассказала, что он был серьезным, иногда грустным, нежным и забавным. Потом поведала о его горе, когда из-за его неудачной шутки погиб мальчик по имени Том, который упал с обрыва. Ей было интересно узнать, что об этом подумали ее бабушка и дедушка. Когда я ответила, что они сказали ему: «Ты ни в чем не виноват», она фыркнула и заметила: «Я так и знала». Чем больше подробностей я вспоминала, тем все отчетливее вставал перед моим мысленным взором образ Эдварда, он уже не казался неподвижным, как на фотографии, а был полон жизни.

Я подошла к столу, где лежал дневник Эдварда, и вложила его в руки Флоре. Она пробежала пальцами по мягкой коричневой обложке и открыла его и громко прочитала название, которое сам Эдвард считал грандиозным.

@

К самым дальним рубежам Дальнего Востока

Б. Эдвард Айвори Третий — счастливый путешественник в Китае

@

Я нашла отрывок, где Эдвард описывал тот день, когда мы поехали за город и он учил меня водить машину. И пока она читала его про себя, я будто снова оказалась с ним рядом. Он просил меня ехать быстрее, чтобы почувствовать скорость жизни, и мы мчались, убегая от смерти, расползавшейся по стране. Тогда он был полон радости от того, что был с женщиной, которую любил. Я повернулась к нему, и он понял, что я тоже его любила.

— Эту любовь мы делили с ним и передали тебе. Он возродил меня, снова сделал чистой и невинной. Я больше не была куртизанкой, которой меня заставили стать. Меня любили, и я всегда буду об этом помнить. Когда миссис Лэмп обозвала меня проституткой, она не смогла отнять у меня его любовь. Вместо этого они отняли у меня ребенка. Они отняли тебя и заставили тебя забыть, кто я такая.

Флора погрустнела:

— В какой-то степени я не забывала. Вот почему я никому не позволяла дотронуться до медальона. И пока он был у меня, я знала, что должен вернуться кто-то вроде тебя. Я ждала этого. Но каждый день эти ужасные люди убеждали меня, что тебя не существует, что это был кошмарный сон. Они повторяли это каждый день, пока ты и вправду не стала сном.

Она с отчаянием посмотрела на меня. У нее был такой же взгляд, как у Эдварда перед тем, как он рассказал мне о ребенке, упавшем с обрыва.

— Они забрали меня и пытались сделать из меня кого-то другого. Но я — не они. Я их ненавижу. Но я и не ты. Я больше тебя не знаю. И я не знаю, кто я. Люди видят меня и думают, что я уверенный в себе человек. «Хэй, девочка, тебе так повезло: ты богатая и у тебя нет забот!» Но я не та, кем они меня представляют. Я ношу дорогие платья. Я уверенно шагаю с прямой спиной, будто девушка, которая знает, куда идет. Но на самом деле я не знаю, чем хочу заниматься в жизни. И я говорю не о будущем, которое ждет меня после колледжа, — если я его закончу, конечно. Я не знаю, что мне делать завтра, послезавтра, в последующие дни. У меня нет ничего, что бы их связывало. Каждый день — сам по себе, отдельно от других, и каждый день мне приходится решать, что я хочу делать и кем хочу быть.

Минерва пыталась сделать из меня то, что ей было нужно: превратить меня в свою дочь. Но она знала, что я ее не люблю, и она не любила меня. Иногда мне хотелось, чтобы она меня любила. Но каким-то образом я понимала: ее отношение ко мне не было любовью. Сначала я думала, что это со мной что-то не так, что я была недостойна любви и не могла полюбить сама. Я видела, как другие девочки в школе общаются с матерями. Они украшали пасхальные корзинки и говорили: «Синий — любимый цвет моей мамы». Мне приходилось притворяться, что я в таком же восторге, как и другие девочки. А потом я устала притворяться. Ради кого? И кем я буду, если перестану притворяться?