Долина золотоискателей

В груди теплеет сильнее, когда друг упрямится и тоже не спешит прощаться. Во дворе никого, и мы предоставлены друг другу. Могут ли души животного и человека стать чем-то неделимым? Под раскаты грома и искры молний – точно. Дождь все льет, и стоило нам замедлиться, как я совсем продрог. Желание насладиться грозой точно не пойдет мне на пользу. Правильно говорит сестра: если хочешь тяжело вздыхать, смотря на склоки небес и земли, – сиди и смотри из окна.

Темные, полные грозы и тени глаза Рея блистают, как едва застывшая смола. В них бьются сила, жизнь и непокорность. Мы бы так и бежали, бежали и бежали навстречу ветру, вопреки всему. Я провожу рукой по его вымокшей гриве и сжимаю кулак, Рею все нипочем. Он чувствует в этом жесте связь, разорвать которую не под силу, наверное, самой смерти. Смахиваю с его глаз черные пряди и киваю в сторону стойла. У Рея отдельное – так как наш парень настоящий обольститель. На ранчо никогда не помешает лишняя лошадь, но ее, как и других, нужно кормить.

Рей смирно идет за мной. В стойле сухо, тепло и спокойно. Единственный сосед моего друга – только-только оторвавшийся от кобылы жеребенок Алтей. Они не всегда ладят, но Рей ненавидит оставаться в одиночестве надолго. Я открываю ему стойло, он входит и сразу опускает морду в корыто с водой. Не знаю, как он, а я напился и дождем, и чувствами.

Пока Рей утоляет жажду, решаю закинуть тюк сена для Алтея. Он пугливый, и на скачки его точно не возьмут. Такие вечно остаются в загоне, держатся тише воды, ниже травы. Зато из него получится отличный пахарь и друг. А еще он очень красивый. Вообще наши жеребцы на редкость симпатичны: что Рей, что Алтей вызывают зависть у ближайших арендаторов. Обычно в скачках и полевых работах участвуют кобылы. Они выносливее, легче поддаются дрессировке, однако наши жеребцы тоже успевают потрудиться всюду. По весне к Рею выстраивается целая очередь из кобыл. Однажды мы заплатили половину аренды за счет случек. В этом году Алтей отнимет парочку его подружек.

Я чешу Алтея за ухом и возвращаюсь к Рею. Он тоже заслужил тюк сена, собственно, как и я – теплого ужина.

– Увидимся на рассвете, дружище! – Я поворачиваюсь к Алтею и машу рукой. – И с тобой!

Теперь стоит вернуться в дом и обсохнуть перед камином. Желательно – не под градом упреков отца или сестры. Братья, к счастью, реже ворчат на меня за безрассудные прогулки под дождем.

Снимаю и комкаю промокшую рубашку. Задерживая дыхание, делаю шаг навстречу стихии. Дождливый двор и тепло лошадиного стойла – как два мира. Несколько шагов отделяют меня от спокойствия и уюта, несколько шагов – и ливень окутывает меня плащом. По груди, спине, мышцам живота тысячей змеек бежит вода. Словно пьяница, вылетевший из салуна, я делаю неуверенный шаг. О, я пьян. И не бурбоном, а этой бурей. Как выдержанное вино, природа по каплям собирала и хранила мощь, чтобы обрушить на нас. И, как все тот же пьяница, ищущий истину на дне бутылки, я стремлюсь скорее встретить заготовленное небом испытание. Я поднимаю лицо к тучам и уже не знаю, я ли стою под дождем или мой дух. Не холодно, не страшно, сердце словно не бьется, дышать не обязательно.

Жив ли я? Реален ли я?

Я так и не пригубил ни разу чашу любви к женщине, а по мнению братьев мне уже пора упиться в смерть. Но ни разу мое сердце не билось чаще ни рядом с прекрасным цветком Миры с соседского ранчо, ни под хитрыми взглядами зеленоглазых развязных женщин в салуне. Нет, видимо, сердце не способно подселить к моей страсти – моей земле – ни томный голос, ни золото волос, ни белизну кожи. Пока моей земле угрожает ежегодная аренда… мое сердце принадлежит только дому.

Повернув голову, я еще раз окидываю взглядом ничтожно маленький кусок ранчо: всего пару холмов. Улыбаюсь, нервно переступаю с ноги на ногу, чувствуя холодную сырую землю между пальцев. Рука сама тянется к груди, туда, где все же бьется сердце. Молния освещает тьму, и я упиваюсь не дождем, а миром вокруг. Будь я Богом, а не мальчишкой, вечно бы мне стоять под водами и слушать раскаты грома, ласкать глазами холмы и дышать, дышать запахом свободы. Завороженный, я не слышу, как открывается дверь в доме, и тонкая полоска света режет весь двор напополам. А вот сестру я слышу отчетливо.

– Франческо! Франческо! Негодный братец! А ну живо домой! Иначе отца позову! – Она уходит, оставляя дверь открытой. Словно намекая: тебе есть куда вернуться, вот же он, путь домой. Но вот незадача…

Все ранчо и есть мой дом. Мое сердце.

* * *

За окном все еще гроза. Честно, не знаю, насколько велико мое безрассудство, раз я вновь бросил вызов природе. Вода сотней ручейков течет с волос, спускается по лицу, шее, рукам и падает на пол. Я так и стою у входной двери, боясь пошевелиться. Как я ни прислушивался, не смог понять, есть кто на кухне или в гостиной, а может, все разбежались по комнатам, отсыпаться после длинного рабочего утра. Не все такие безумцы, как я, чтобы срываться в долину, а потом бежать наперегонки с ветром.