Долиной смертной тени

Наконец, заехав в посёлок с очередным названием, которое можно было придумать и выговорить, только плотно накурившись бамбуковым веником, мы остановились прямо на улице. Привлекая общее внимание автоматами на груди и не местными выражениями лиц, Кусок с Шумом пошли в сторону стихийного рынка, находившегося прямо за углом от нас, на оживлённой улице. Я, оставшись на охране УАЗа и Басты, перелез в прицеп, охраняя пустые газовые баллоны от местных воришек, готовых, со слов Куска, даже колесо открутить, если за него можно выручить немного деньжат.

Проезжающие на редких машинах и мотоциклах сигналили нам с Бастой, проходящие женщины и дети махали руками с криками: «Русси! Садык!»

Жалкое зрелище представало перед глазами, когда я рассматривал окружающих меня сквозь свою призму. Чумазые дети, вечно голодные и кричащие, испуганные бабы, дёргающиеся при каждом резком звуке. И мужики, опускающие глаза. Глаза, которые видели многое за это время: и казнь родных людей, и смерть своих детей, и толпу бармалеев, трахающих баб на глазах их же мужей перед смертью от сжигания заживо, отрезания головы или детонирующего шнура, намотанного на руки и ноги, за секунду превращая тело человека в кукловидный обрубок. И плевать теперь всем им, что мы отбираем у них нефтяные ресурсы по праву победителя над их кровниками, что цветущая не так давно страна вернулась в каменный век на большей части своей территории, что тонны авиационных бомб перепахивают с песком и без того малоплодородную землю. На всё плевать. Лишь бы больше не видеть и не испытывать всего того ужаса и животного страха…

Мысли прервали возвращающиеся Кусок и Шум. Шум, как всегда, с зашкаленной улыбкой на лице, весело ржёт, что-то рассказывая Куску, таща на левом плече мешок картошки, удерживая правой рукоятку автомата. Щеголяя новыми белыми кроссовками, режущими глаза своей белизной на фоне застиранной горки. Старые берцы Шум повесил на шею, завязав шнурки на узел.

— Ну что, с обновкой тебя, что ли! — улыбнулся я ему. — Чтобы сносу им не было!

— Чтобы сносу им не было, их обмыть нужно, братан! — улыбался во все зубы Шум. — Сейчас и оформим!

— В смысле? — не понял я, переводя взгляд на Куска. — Вы что, бухло взяли?

— А что тут такого? — невозмутимо спросил Кусок. — Что от бутылки пива будет? Не ссы, через час выдохнется и запаха никакого.

С этими словами Кусок подал мне в прицеп два больших пакета, в одном из которых было десятка три банок марокканских рыбных консервов, а во втором россыпью лежали пачки сухого концентрированного напитка, похожих на «Yupi», «Zuko» или «Invite» из лихих девяностых, но намного вкуснее и качественнее. Там же, среди пачек концентрата, лежали четыре жестяные банки российского пива «Балтика–7».

— Нихуя себе… — только и смог я произнести.

— А ты как думал? — подмигнул мне Кусок и спросил у Басты. — Баста, ты в теме?

— Не, спасибо, — вяло ответил Баста, глядя через плечо на запотевшие банки, — не хочется.

— Гайцов боишься, что ли? — заржал Шум, подавая мне мешок картошки и снимая старые берцы с шеи. — Так их тут вроде и нет! Но, если вдруг они появятся, у нас есть разрешение на употребление!

Похлопав при этом по автомату, висевшему на груди, Шум первым открыл своё пиво.

— Давай, Шум, за твои новые педали! — выдал тост Кусок. — И дай Бог, не последние!

Пиво пролетело в желудок как в сухую землю.

— А где разжились нашим пивом? — спросил я, открывая четвёртую банку, сделав из неё глоток и передав её Шуму.

— Братан, здесь продаётся всё. Даже то, что обычно не продаётся! — сказал Шум. — Ты не поверишь, но там даже хохляцкая «Оболонь» была. Хотели и её взять, чтобы поржать, но потом решили, что ты нам это пойло на головы выльешь!

— Правильно решили. Ещё и банки нашёл бы, куда вставить. Ладно, теперь ты сиди, а я с Куском пройдусь. И смотри внимательнее, чтобы не растащили весь прицеп вместе с тобой, пока мы не вернёмся!

— Не гони, всё нормально будет! — изображая обиду, ответил Шум. — У меня не растащат!

— Угу… — съязвил я. — Как твои берцы…

Шум, матерясь, прошёлся вокруг УАЗа. Берцев и след простыл.

— В чужой стране еблом не щёлкай! — заливался смехом Кусок, затушив окурок. — Идём, поторгуемся!

Торговые ряды пестрели обилием звуков, запахов и товара. Полочки с аккуратно выложенными специями мирно соседствовали с трусами и носками в соседней палатке, мясо продавалось напротив печенья, фрукты и овощи лежали рядом с куриными тушками.