Долиной смертной тени

На ощупь схватив жгут под ногами, чтобы наложить его на страшную рану, я таращил глаза, разглядывая свои руки. Они горели таким ярким огнём, будто их облили бензином и подожгли. Жгут в моих руках стал оплавляться и капать расплавленной резиной мне на берцы, источая вонь горелого каучука и явно различимую гарь человеческого мяса. Подошедший вплотную ко мне мальчишка протянул обрубок своей левой руки, из которой с хлюпаньем выбрасывалась кровь мне прямо в лицо.

— Русс! — недетским голосом закричал мальчик.

— Да заебал ты мычать уже! Просыпайся! — кричал мне в лицо Кусок.

То, что погибший от моей руки мальчишка мне снился, уже даже не удивляло.

— Давай, иди в дом, нехер тут валяться. Эх… Только за-срать всё и можете… — с этими словами Кусок выбил из своего «калаша» шомпол и стал сгребать в остатки костра мелкий бытовой мусор, среди которого виднелась голова недавно убитой и зажаренной на углях этого костра курицы.

Глава 24 Указательный палец Фемиды

Смертная казнь была бы гораздо более эффективным средством борьбы с преступностью, если бы она применялась до преступления.

© Вуди Ален

Проснувшись на удивление рано и вполне отдохнувшим, я не спеша оделся и вышел во двор, где Кусок уже колдовал над газовой горелкой, негромко звеня посудой.

— Чай будешь? — предложил мне старшина. — Только заварил.

— Я бы кофейка выпил, — направляясь к кубовику, чтобы умыться и избавиться от остатков сна, ответил я, — кипяток есть?

— Да, есть, возьми в чайнике.

Умывшись, я присел на ящик, разминая сигарету и вдыхая аромат кофе в своей кружке.

— Гремлин ещё до рассвета сорвался куда-то, — как бы между прочим сказал Кусок.

— А чертей этих ещё не нашли, не знаешь?

— Вроде нет, я не в курсе.

Понемногу двор стал заполняться бойцами. Одни, фыркая и отплёвываясь, умывались у кубовика, другие доставали нехитрую снедь для завтрака, третьи направлялись в нужник. Шум выглядел немного свежее, чем накануне и уже с аппетитом что-то жевал, восполняя утраченный организмом резерв сил.

— Едут! — послышалось на фишке.

— Кто едет? — переспросил Ворон, задрав голову вверх.

— Ливанцы эти! Два пикапа! Опознавательные знаки те же, что и вчера.

Корвин с Гурамом, не сговариваясь, оставили свои дымящиеся кипятком кружки и направились в дом, на ходу доставая радиостанции. Послышались одиночные выстрелы, от звука которых многие стали бросать свои кружки и тарелки, чтобы скорее схватиться за оружие.

— Да не ссыте вы так! — снова послышалось с крыши. — Это они в воздух стреляют.

Двор наполнился раздражёнными возгласами неодобрения:

— Тьфу ты! Как дикари с охоты!

— Бля, я чай разлил!

— Вот же дебилы, я аж проснулся!

— Они что-то волокут за собой! — добавил Мэни с фишки.

— В смысле? Что волокут?

— Хер его знает! К одной из машин что-то привязано и волочится по земле. Пыль поднимается, мне плохо видно даже в бинокль!

— Может, пойдём, посмотрим? — несильно толкнул меня локтем Маслёнок.

— Я бы тоже посмотрел, — сказал Папай.

— И я, — отозвался Тагир.

Я посмотрел на Ворона, тот лишь пожал плечами, мол, как хотите. Взяв на всякий случай автоматы и набросив на себя разгрузки, мы вчетвером вышли из нашего двора, направляясь лёгкой трусцой в сторону расположения садыков. Бежать туда несколько кварталов, и по нарастающему гулу человеческих криков, мы безошибочно нашли направление.

На небольшой площадке почти в центре посёлка собралось немало народа. От разношерстности одежды слегка рябило в глазах, но толкучки не было. Пыльные пикапы стояли рядом, уже пустые. Весёлая тарабарщина со всех сторон давала понять что-то радостное только для тех, кто её понимал. И мы стали пробираться ближе к пикапам, чтобы самим понять причину такой радости. К одному из пикапов за ноги был привязан один из тех, кого отловили ливанцы. От волочения по грунтовой дороге и насыпи одежда захваченного боевика была разодрана в клочья. Но не это было для него самым болезненным. Связанные за спиной в плечах руки были стёрты по локтевые суставы и представляли собой рваные раны двух обрубков. На удивление, боевик был ещё жив, что и было поводом для радости окружающих. Один из шиитов с жёлтой повязкой на голове, под возгласы окружающих склонился над умирающим обрубком и одно за другим отрезал его уши. Повертев их в руках перед разбитым до синевы лицом игиловца, ливанец отшвырнул уже не вызывающие у него интерес уши под ноги ликующих садыков.

— Из первого ряда посмотреть хотел? — перекрикивая общий ор, донёсся до меня вопрос.