Долли

— Друг мой! Я увидела на днях чудесного ребенка. Девочка-сиротка. Магдалина. Мне очень ее жалко. И захотелось взять на воспитание. У нас нет детей. А так хочется детского смеха, детской суеты и заботы о маленьком человечке. Если девочка вызовет в тебе те же чувства, что у меня, я прошу тебя — возьмем ее.

Принарядив ребенка, Долли показала его мужу. Типичная итальяночка с вьющимися черными волосами, с черными, большими, не по-детски печальными глазами, открытыми ручками с ямочками на локтях, она чем-то походила на Долли.

Первые годы Долли была в восторге от своей воспитанницы. Она много уделяла времени занятиям с нею. Но в 1825 году у Долли родилась дочь. В честь Александра I и его супруги она была названа Елизаветой-Александрой. Дома звали ее Елизалекс.

Чувство материнства захватило Долли. Если бы не было званых обедов и балов, она бы в капоте, непричесанная, часами возилась со своей любимицей. Ревнивые взгляды и слезы Магдалины стали ее раздражать.

До ее сердца, занятого родным ребенком, не доходило горе воспитанницы, полюбившей ее, как родную мать. Долли во всем хотела ясности. Обстановка в доме тоже должна была быть спокойной и ясной. И она отдала Магдалину сестре мужа, Марии-Франсуазе-Каролине.

Елизавета Михайловна и сейчас, как и во всем прежде, была на стороне Долли. Фикельмон, испытывая к девочке чувство привязанности, пытался уговорить жену оставить ребенка. А Екатерина первый раз в жизни поссорилась с сестрой.

— Неужели у тебя нет сердца? Ты бросаешь ребенка, как надоевшую тебе игрушку! Она же считает тебя матерью! Долли, опомнись! Бывают же в семье и двое, и четверо, и даже больше детей, и для всех можно найти чувство и время!

Но Долли казалось, что Магдалина чем-то нарушает семейную жизнь. Она вдруг стала чужим, не своим ребенком. И Долли не вняла советам сестры и уговорам мужа.

Два дня совесть немного говорила в ней, она даже всплакнула. А потом балы, приемы, обеды, заботы об Елизалекс захватили ее полностью, она и думать забыла о приемной дочери.

С Магдалиной Долли повстречалась еще раз в Генуе в 1838 году. Та была к тому времени женой ювелира Дельфаса.

Магдалина приняла холодно свою бывшую воспитательницу. Слишком ярко, на всю жизнь, запомнилось ей то детское отчаяние, которое принесла ей эта красивая, нарядная дама. Она вначале и не узнала Долли, которая неожиданно нанесла ей визит. И Долли не узнала Магдалину. Перед ней была изможденная тяжелой болезнью женшина неопределенного возраста. Только большие печальные глаза и роскошные вьющиеся волосы напоминали ту очаровательную девочку, которую когда-то так любила Долли.

Магдалина болела туберкулезом и вскоре умерла.

По моде ли того времени или такова была воля судьбы, Елизавета Михайловна тоже обзавелась воспитанником. Она, как считали в свете, взяла на воспитание сына графини Форгач. Когда Хитрово вернулась в Россию, ее воспитанник был еще малолетним мальчиком. Его звали Феликсом. Феликсом Николаевичем Эльстоном. Когда Хитрово умерла, заботу о нем взяла на себя Екатерина Тизенгаузен. Умирая, в глубокой старости, она передала ему сохранившиеся у нее письма Пушкина к Елизавете Михайловне Хитрово.

5

— Григорий! Я, наконец, рассержусь, — вместо приветствия сказала Долли. — Ты же мне говорил о неотложных поручениях родителей, а сам опять здесь.

— А я скучаю, — сказал Григорий. — По библиотеке скучаю, по этому особенному книжному миру, который охватывает всю вселенную от начала живой клетки до нашего времени.

Долли засмеялась:

— У тебя, Гриша, отличная память! Ты и Петра Первого цитируешь без запинки, и Пушкина, и Долли Кутузову.

— Память моя действительно без изъянов. Но ты еще не убедилась, что я и художник! И смогу помочь вам. Тем более что стенд посвящен Александру Сергеевичу.

— Ну, хорошо, иди в ту комнату, — показала она на дверь. — Там приготовлен ватман и краски. Напишешь: «К сто восемьдесят четвертой годовщине со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина». А я пойду отберу фотографии для стенда.

Долли вышла в маленькую комнату, села за стол, открыла папку. Взяла первую фотографию.

Елизавета Михайловна Хитрово с литографии Шевалье, сделанной по акварельному портрету Гау. Она сидит в резном кресле, сидит немного мешковато, опираясь на левую руку. Открытые плечи, на шее косынка, сколотая прошью. Прическа гладкая, на прямой ряд, по бокам отделанная пышным украшением из белых цветов. Лицо умное приятное.

А вот и Долли Фикельмон с акварели Т. Уинса, 1826 года. Она одета скромнее матери. В черном легком платье, перехваченном поясом, с широкими рукавами и высокими обшлагами. На ней нет никаких драгоценностей. Только на черной головке, так же как у матери, с волосами, разнятыми на прямой ряд, с обоих боков пышные белые украшения, соединенные спереди как бы обручем.

Долли очень походит на мать: тот же длинноватый нос, та же округлая форма бровей — правда, фотографии с портретов не очень точно передают это сходство. Однако современники Долли говорили, что она была много красивее Елизаветы Михайловны.

Александр Пушкин, сын Сергеев