Долой оружие!

Чемоданы вынесли в столовую, чтобы работа подвигалась живее. Я вошла туда со свертком платьев моего сына.

— Почему же твоя горничная не может сделать этого? спросил отец.

— Право, не знаю, куда давалась Нэтти… Я звонила уж ей несколько раз, но она не идет… Лучше я как-нибудь сама…

— Ты ужасно балуешь свою прислугу, — сердито сказал отец, и велел лакею немедленно отыскать и привести ко мне девушку.

Немного спустя посланный вернулся: на нем не было лица.

— Нэтти лежит в своей комнате… она… с ней… она…

— Да говори же толком, — накинулся на него отец, — что с ней?

— Совсем… почернела.

Мы крикнули все разом: страшный призрак был тут, в нашем доме.

Что делать? Неужели бросить без помощи несчастную умирающую? Да, но ведь кто к ней приблизится, тот почти наверно рискует своей жизнью, и уж во всяком случай рискует заразить других.

Ах, дом, в который закралась зараза, все равно, что окружен разбойниками или охвачен пламенем; в каждом его углу, на каждом шагу подстерегает вас смерть, злорадно скаля зубы.

— Беги скорей за доктором, — распорядился мой отец, — а вы дети, сбирайтесь живее!

— Господин доктор уехал в город, — отвечал слуга.

— Ах, мне дурно, — простонала вдруг Лили, с трудом шевеля побелевшими губами.

Она едва держалась на ногах, судорожно ухватившись за спинку кресла. Мы бросились к ней:

— Что с тобой?… Не будь такой трусливой… это просто от испуга…

Но испуг тут был не причем. Через минуту не оставалось никаких сомнений: мы были принуждены отвести несчастную девушку в ее комнату, где у нее тотчас открылась сильнейшая рвота и обнаружились другие симптомы страшной болезни; это был уже второй холерный случай в замке, в один и тот же день. Страшно было смотреть на страдания бедной сестры. А врач уехал! Фридрих оказался единственным человеком, смыслившим что-нибудь в лечении. По его указаниям были приняты все меры: горячая припарки, горчичники на желудок и на ноги; Лили давали глотать кусочки льда и поили ее шампанским. Однако ничто не помогало. Эти средства, полезные при легких холерных случаях, не могли спасти ее; но все-таки больной и окружающим было немного легче, оттого что ей оказывали помощь. Когда острые припадки прекратились, наступили судороги; все члены бедняжки дергало и сводило с такой силой, что хрустели кости. Она хотела стонать, но не могла; у нее пропал голос… Кожа посинела и сделалась холодной, дыхание останавливалось…

Отец бегал по комнате, ломая руки. Один раз я заступила ему дорогу и сказала:

— Во всем этом виновата война, папа; неужели и теперь ты не хочешь проклясть ее?

Он оттолкнул меня и не дал ответа.

Десять часов спустя, Лили не стало. Нэтти, моя горничная, умерла еще раньше, одна в своей комнате. Все мы хлопотали около умирающей сестры, а прислуга не решалась заглянуть к «почерневшей заживо».

…

Тем временем приехал доктор Брессор, привезя с собой медикаменты, вытребованные по телеграфу. Я была готова целовать ему руки, когда он появился среди нас, с самоотверженной готовностью помочь старым друзьям. Он тотчас принялся распоряжаться всем в доме. Обе покойницы по его приказанию были перенесены в отдаленную комнату, а те комнаты, где они умерли, доктор запер на ключ и подвергнул всех нас процедуре дезинфекцирования самыми сильными средствами. Противный запах карболовой кислоты наполнил весь замок, и теперь, когда я его слышу, мне вспоминаются ужасные холерные дни в нашей усадьбе.

Обстоятельства были решительно против нас: предположенное бегство пришлось отложить вторично. На другой день после смерти Лили была уже подана к крыльцу карета, в которой должны были уехать тетя Мари, Роза, Отто и мой сын: но вдруг мой кучер, схваченный рукою невидимого палача, был принужден слезть с козел.

— В таком случае, я сам вас повезу, — объявил папа, когда ему принесли эту весть. — Скорей: Все ли готово?

Тут Роза выступила вперед.

— Поезжайте, — сказала она. — Я должна остаться… я… следую за Лили.

И она говорила правду. На утренней заре и другую молодую невесту отнесли в комнату, где уже находилось два трупа.

Конечно, этот новый ужасный удар помешал отъезду прочих.

Среди душевных мук и страха, я снова почувствовала сильнейший гнев против колоссальной глупости, которая навлекает на людей подобное зло. Когда тело Розы унесли прочь, мой отец упал на колени и прислонился головою к стене…

Я подошла к нему и, схватив его за руку, сказала:

— Отец, это война всему виною.

Никакого ответа.

— Слышишь ли, отец? — теперь или никогда: согласен ты проклясть войну?

Но он собрался с духом.

— Ты напоминаешь мне о том, что я должен переносить свое несчастие, как прилично солдату… Не я один, все отечество проливало кровь и слезы.