Долой оружие!

На Рождество мы поехали в Вену, чтобы провести праздники в кругу моих родных. Теперь отец окончательно примирился с Фридрихом. То обстоятельство, что мой муж не захотел оставить военной службы, разоряло прежнюю неприязнь старика. Хотя они с тетей Мари остались при своем мнении, что я сделала «плохую партию», но они видели также, сколько счастья нашла я в новом замужестве, и оценили это. Роза и Лили горевали, что в предстоящий карнавальный сезон им придется выезжать не со мною, а под несравненно более строгим надзором тетки. Конрад Альтгауз по-прежнему был постоянным гостем нашего дома, и мне показалось даже, будто бы он встречал несколько более расположения со стороны Лили.

Вечер сочельника прошел очень весело. Зажгли громадную елку; все дарили друг другу различные вещи. Моего сынишку засыпали подарками, и он, разумеется, был королем праздника; но и другие не остались в накладе. Так, Фридрих получил от меня вещицу, при виде которой не мог удержаться от радостного восклицания. Я преподнесла ему серебряное пресс-папье в виде аиста. Птица держала в клюве билетик с надписью моей рукою: «Летом 1864 года я принесу вам подарок».

Фридрих бросился обнимать меня, и если б не присутствие посторонних, то, пожалуй, пустился бы вальсировать со мною.

XVII

В первый день Рождества, вся семья снова собралась к моему отцу на обед. Из посторонних, были только: превосходительный «Конечно» и доктор Брессер. Когда мы уселись в знакомой столовой, мне живо припомнился знаменательный вечер, сблизивший нас с Фридрихом на всю жизнь. Доктору Брессеру пришла та же самая мысль.

— А помните, баронесса, как мы играли с вашим батюшкой в пикет, а вы разговаривали с бароном Тиллингом у камина? — спросил он меня. — Не правда ли, я очень искусно притворялся, будто бы совершенно поглощен игрой, на самом же деле чутко прислушивался к вашей беседе, и хотя не мог уловить в ней отдельных слов, но по тону ваших речей заключил, что между вами происходит что-то. И тут же у меня явилось убеждение: «эти двое скоро составят парочку». Теперь же, глядя на вас, я прихожу к новому убеждению: «из двоих вышла счастливая парочка, которая всегда останется такою».

— Ваша проницательность, доктор, изумительна. Да, мы счастливы. Но будет ли наше счастье прочно? Это зависит, к сожалению, не от нас, а от судьбы… Над каждым счастьем витает опасность, и чем оно искренние, тем она грознее…

— Но чего же вы можете опасаться?

— Смерти.

— Ах, вот что! Признаться, мне не пришло это в голову. Хотя по своей профессии я очень часто встречаюсь с нею лицом к лицу, но не думаю об этом пугале. К тому же смерть слишком далека от двоих здоровых молодых людей, составляющих вышеупомянутую парочку.

— Молодость и здоровье не служат гарантией солдату…

— Гоните прочь подобные мысли, любезная баронесса. У нас в виду нет никакой войны. Не так ли, ваше превосходительство, — обратился он к министру, — ведь в настоящее время на политическом горизонте не замечается пока пресловутой «черной точки?»

— Какая там точка! — отвечал министр. — Скажите лучше — мрачная грозовая туча.

— Как? что? — с живостью воскликнула я. — Что вы хотите этим сказать?

— Да уж Дания-то очень зазналась…

— Ах, Дания! — У меня отлегло от сердца. — Значить, туча грозит не нам? Хотя меня ужасно волнуют слухи о всякой войне, но если драться будут датчане, а не австрийцы, это все же лучше. Я стану сожалеть их, но бояться мне нечего.

— Тебе нечего пугаться, если и Австрия примет участие в этой — горячо вступился мой отец. — Когда нам придется защищать права Шлезвиг-Гольштинии против незаконного захвата, мы не рискуем ничем. Тут дело идет не об австрийской территории, которую можно потерять вследствие неудачного похода…

— Неужели ты думаешь, папа, что — если нашим войскам придется выступить — я буду интересоваться такими вещами, как австрийская территория, шлезвиг-гольштинские права и незаконный захват их со стороны Дании? Для меня важно одно: опасность для жизни моих близких, а она не уменьшится от того, но какому поводу будет затеяна война.

— Судьбы отдельных лиц не берутся в расчет при мировых событиях, милое дитя. Если вспыхнет война, все вопросы о том, кому пришлось пасть, кому остаться невредимым, должны умолкнуть перед одним вопросом великой важности: что может выиграть, или потерять при этом родная страна? Если мы подеремся с датчанами, нам нечего терять; за то мы можем расширить нашу власть в германском союзе. Вот кабы Габсбургам отвоевать себе никогда принадлежавшее им достоинство германских императоров! И это было бы вполне справедливо: Австрия — самое значительное государство в союзе; гегемония за нами обеспечена, но этого мало… Я приветствовал бы войну с Данией, как весьма благоприятный случай не только смыть позор наших поражений в 59-м году, но и добиться такого положения в германском союзе, которое щедро вознаградило бы нас за потерю Ломбарды — и кто знает? — настолько расширило бы наше могущество, чтобы Австрия без труда отняла назад эту провинцию.