Долой оружие!

— Солдату не следовало бы говорить таким образом, любезный Тиллинг.

— Я обсуждаю общественный вопрос, дорогой тесть, и мой взгляд на дело может быть верен или ошибочен, но при чем же тут «солдатская» точка зрения? Правда для всех только одна… Если какая-нибудь вещь выкрашена в красный цвет, неужели мы должны называть ее из принципа голубой, если носим голубой мундир, или черной, если на нас черная ряса?

— Черная… что? — нисколько запальчиво произнес мой отец.

У него была привычка во время неприятного спора прикидываться немножко тугим на ухо. Повторять целую речь на такие «что», разумеется, очень скучно, и оппонент обыкновенно предпочитает отказаться от возражений.

В ту же ночь, после нашего возвращения домой, я принялась выпытывать мужа.

— Что такое говорил ты давеча отцу?… По твоему, мы опять будем драться в этом году? Так знай, что я не отпущу тебя больше ни в какой поход, ни за что не отпущу!

— Что толку в твоих страстных возражениях, дорогая Марта? Разве они приведут к чему-нибудь? Ты сама возьмешь их назад, в виду непреодолимых обстоятельств, чем вероятнее перспектива войны, тем невозможнее для меня хлопотать теперь об отставке. Сейчас после окончания шлезвиг-гольштинской кампании это было бы еще кстати…

— Ах, эти несчастные «Шмит с сыновьями!»…

— Теперь же, когда надвигаются новые тучи…

— Так ты в самом деле полагаешь…

— Полагаю, что тучи рассеются… Не станут же две великих державы рвать одна другую в куски из-за какого-то маленького клочка земли на севере. Но раз на политическом горизонте собирается военная гроза, мой выход в отставку может быть истолкован трусостью. Теперь ты понимаешь?

Таким доводам я должна была покориться, но твердо уцепилась за надежду на то, что «облака еще рассеются». С напряженным вниманием следила я с тех пор за развитием политических событий и за ходившими в то время слухами о войне; вникала в разговоры, прочитывала газеты. «Вооружаться, вооружаться!» стало теперь лозунгом. Пруссия вооружается втихомолку. Австрия вооружается втихомолку. Пруссаки утверждают, будто бы мы вооружаемся, но это не правда, они сами вооружаются. Те отрицают: нет, не правда; это австрийцы вооружаются. Если же они вооружаются, нам нужно делать то же. Если мы разоружимся, кто знает, последуют ли они нашему примеру? Так, слово «вооружение» со всевозможными вариантами повторялось вокруг меня на разные лады. «Но зачем это бряцанье оружием, когда ни у кого нет на уме нападать на соседа?» спросила я однажды, и отец отвечал мне старинной пословицей: si vis pacem, para bellum, т. е. мы вооружаемся только из предосторожности. — Ну, а другие как же? — С намерением напасть на нас. — Но ведь и они уверяют, что только готовятся к обороне против нашего нападения? — Это все одно притворство коварного врага. — А вот они тоже обвиняют нас в коварстве. — Это для них только предлог, чтобы вооружаться. Опять-таки заколдованный круг, змея, кусающая себя за хвост… Такая метода устрашенья годится лишь на то, чтоб импонировать врагу, желающему войны; но когда две державы одинаково стремятся к миру, имеют в виду одинаковый цели, им нечего придерживаться этой системы. Но тут выходит, что каждая из них уверена в полной неискренности другой. И это убеждение становится непоколебимым именно в том случае, когда одна сторона скрывает под маской миролюбия враждебные стремления, в которых обвиняет другую. Не одни авгуры, но и дипломаты могут улыбаться про себя, угадывая, что кроется в душе каждого за декорумом публичных церемоний и речей… Итак, обоюдные приготовленья к войне — под видом стараний быть только «наготове» про всякий случай — продолжались в течение первых месяцев года. 12 марта мой отец вбежал к нам в гостиную, сияя от радости.

— Ура! — воскликнул он. — Добрые вести…

— Разоружение? — с живостью спросила я.

— Вот еще выдумала! Напротив: вчера происходил большой военный совет… Наши дела поставлены блистательно: мы располагаем громадными военными силами, и они находятся в полной готовности… Пускай теперь попляшет забияка-пруссак. Австрия в любую минуту может выставить 800.000 войска. Бенедек, отличнейший из наших стратегов, назначен главнокомандующим с неограниченными полномочиями… Говорю тебе между нами, дитя: Силезия наша, стоит нам только захотеть…

— О, Боже мой! Боже, — простонала я, — неужели опять постигнет нас этот бич? Можно ли быть настолько бессовестным, чтобы из пустого честолюбия, из жадности к территориальным приобретениям…