Долой стыд

(Не думаю, что Константин Леонтьев любил какое-либо оружие, кроме холодного. Неотменяемая разница эпох: для моих ровесников и танк эстетически привлекателен, для ровесников Леонтьева и железные дороги — чарующие, полные поэзии! — апофеоз безвкусия. У Леонтьева не было такой ненависти к железным дорогам, как у Флобера, но он их отчётливо недолюбливал в ряду изобретений, призванных выводить человека из равновесия, и, кроме того, увы, мало задумывался о приносимой ими воюющей армии пользе. Предложи ему выбирать между джуббой и камуфляжем, какие тут были бы колебания? Ум ликующе приемлет мечту о победах и завоеваниях — но мы ещё дойдём до Ганга, но мы ещё умрём в боях; ему бы понравилось — а глаза в то же время жмурятся в отвращении: нельзя ли дойти и умереть, как-нибудь по-другому приодевшись? Беда с эстетами.)

Иллюминаты и тот молодой человек.

Одно время я думал, товарищ майор, что вы его спровоцировали. Сознательно, расчётливо подтолкнули, чтобы у вас самого появилась возможность наполнить заведённую папку понятными вашему начальству материалами. Разве не так это делается? Лёгким движением пера ламентации сугубо академического характера превращаются в попытку купить оружие. Терроризм, придумали тоже. Кого было убивать в середине восьмидесятых?

Нет, нет и нет. Тот молодой человек не был идиотом и не стал бы замышлять убийства, как бы вы его ни морочили. Он хотел непрямого действия, влияния в широком смысле — незаметного, растворённого в воздухе. При расчёте на долгосрочную перспективу оружием становятся умы, и только умы. Вы скажете на это, что многажды помянутые иллюминаты, делая ставку на влияние, долгосрочную перспективу и т. д., не брезгали притом прямым воздействием в виде, например, трёх французских революций и неплохо у них получилось. Но товарищ майор! Это не иллюминаты вышли на сцену, а новый правящий класс, буржуазия.

Пылкое воображение и чрезмерно ясный ум аббата Баррюэля, имевшего опереться лишь на нехитрый арсенал домарксистской эпохи, увидели в простой смене исторических формаций заговор. Ну а что иное аббат мог бы увидеть? Что происходит; как происходит — и только оперируя крупными понятиями, предельными абстракциями, можно разглядеть почему. Баварское правительство в 1784 году тоже не подозревало, с чем столкнулось. С очередной шайкой, думало правительство. А это были провозвестники.

(Мы же читали Вейсгауптову программу; кому бы достало сил и размаха осуществить её безнасильственно, втайне и нечувствительным образом? Из программы-то помните что-нибудь? Окружать министров и вельможей легионами неутомимых адептов; овладеть воспитанием юношества и посеять в молодых сердцах пагубные и развратительные правила; изменять нравы в народе и обычаи; стараться всячески поселять неудовольствие во всех сословиях в государстве... Это была программа борьбы и наступления; логически рассуждая, теперь, по выполнении, она необходимо замещена программой охранительной.)

И главное, товарищ майор, мне не ясны технические подробности.

Кого он, например, мог завербовать в своё антимасонство — особенно, если верить вашей версии, боевое? И как? Вступать в откровенный разговор в университетских коридорах? Останавливать на улице граждан с располагающими к доверию лицами? И всё это на противоходе к общественным настроениям? Большинство шарахнулось бы в сторону от разговоров о павуар оккюльтэ, а кто не шарахнулся, оказался бы таким, как Герман, и даже хуже. По какому принципу выбирать жертву теракта — коль скоро вы так на терроризме зациклились, — каким манером задуманное осуществлять? Вы скажете, меж нами речь не раз шла о насильственных действиях, оставивших след в истории. А я скажу, товарищ майор, что смастерить диссертацию и обрез не под силу одному человеку, если он не титан Возрождения. Глупости это всё.

(Охранительная программа иллюминатов. Интересно, как она выглядит. Есть ли в ней вообще необходимость? Люди двадцать первого века добровольно и даже с большой охотой сделали всё, к чему, по мнению авторов антиутопий, пришлось бы принуждать казнями египетскими: отказываются от наличных денег и бумажных писем, выкладывают на всеобщее обозрение свою частную жизнь, ничего не умеют делать или хотя бы чинить собственными руками. Сперва вы отдаёте незаметность, потом вы отдаёте наличные, а ещё потом удивляетесь, как это оказались посреди романа Филипа Дика. Юношество уже воспитали, нравы уже изменили, неутомимые адепты могут отдохнуть. Допустим, встаёт вопрос охраны завоеваний. Корпус стражей нового дивного мира не сидит без дела. Но знают ли они о себе, что они — стражи?

Иллюминаты сами про себя знают ли, кто они такие?)