– В память о…! – Все были поражены зловещей фразой, а также ужаснейшим нарушением этикета, допущенным старухой. В Глухомандии ни король, ни королева не должны были иметь никакого христианского имени. Они утрачивали его в день коронации, и о нём больше не упоминалось, пока оно не бывало выгравировано на их гробах, когда они умирали.
– Бабуля, вы – крайне невоспитанны, – в ужасе воскликнула старшая фрейлина. – Откуда вы могли знать этот факт, просто выходит за рамки моего понимания. Но даже если вы этого не знали, то как вы осмелились намекнуть, что ее милостивое величество зовут Долорес?
– Она имела имя Dolores, – сказала старая женщина с печальной торжественностью.
Первый кавалер, прозванный ожидающими Золотой палкой, поднял её, чтобы ударить старуху, а все остальные протянули руки, чтобы схватить ее; но… серая мантия растаяла между их пальцами, как воздух; и прежде, чем кто-либо успел что-то сделать, раздался тяжёлый, приглушённый, пугающий звук.
Это начал звонить большой дворцовый колокол – колокол, который слышали только после смерти некоторых основных членов королевской семьи и который звонил ровно столько раз, сколько лет было усопшему. Все придворные слушали, онемев от ужаса. Кто-то стал подсчитывать: «Один… – Два… – Три… – Четыре…» – до девяти и двадцати – ровно до возраста королевы.
Этот колокол действительно звонил по королеве. Ее величество умерла! В самый разгар празднества она ускользнула и от своего нового счастья, и от своих старых страданий, и многих, и малых. Отправив своих сиделок посмотреть на празднество, – по крайней мере, они потом сказали, в своё оправдание, что она их сама выпроводила, и это было очень похоже на неё. – она повернулась лицом к окну, откуда можно было просто видеть вершины далеких гор – Кудыкиных гор, как их называли, – где она родилась. Так пристально глядя на горы, она тихо скончалась.
Когда маленького принца внесли в комнату его матери, её уже там не было, чтобы поцеловать его. И хотя он этого не знал, для него никогда больше не будет материнского поцелуя.
Что же до его феи-крёстной – маленькой старушонки в сером, которая так себя называла, – то она то ли растаяла в воздухе, как ее платье, когда придворные касались его, то ли вылетела из окна часовни, то ли проскользнула через дверной проем среди растерянной толпы, никто не знал – и никто никогда о ней не думал.
Только няня, обыкновенная, невзрачная женщина, выйдя посреди ночи из детской принца в поисках лекарства, чтобы успокоить его непрерывные стоны, увидела, стоя в дверном проеме, нечто такое, что она сочла бы простой тенью, если бы не увидела, что из нее сияют два глаза, серые, мягкие и вкрадчивые. Она указала на неё рукой и громко закричала. Когда она смолкла, старухи-призрака уже не было.
Глава II
Все были очень добры к бедному маленькому принцу. Я думаю, что все люди обычно бывают добры к детям, оставшимся без матери, будь то князья или крестьяне. У него была великолепная детская и постоянная свита, и к бедному сиротке все относились с величайшим уважением и почтительностью. Никому не разрешалось сюсюкать с ним на глупом детском языке, или трепать его по щекам, или, прежде всего, целовать его, хотя, возможно, некоторые делали это тайком, потому что он был таким милым ребенком, что от этого было трудно удержаться.
Нельзя сказать, что принц скучал по матери; дети его возраста не могут понять этой утраты; но почему-то после ее смерти казалось, что с ним всё пошло не так. Из красивого младенца он стал болезненным и бледным, казалось, почти перестал расти, особенно в ногах, которые некогда были такими толстыми и сильными. Но после дня его крещения они усохли и съёжились; он больше не махал ими ни в азарте, ни в игре, и когда ему исполнился год, его няня попыталась заставить его встать на них, но он только упал.
Это происходило столько раз, что об этом наконец заговорили. Принц, будущий король – и не в силах стоять на ногах! Какое ужасное горе! Какая беда для всей страны!
Скорее, эта беда была прежде всего для него самого, бедный мальчик! Но, похоже, никто об этом не подумал. И когда через некоторое время его здоровье восстановилось, и к его милому личику вернулось прежнее светлое выражение, а его тело стало больше и сильнее, хотя ноги всё ещё оставались прежними, люди продолжали говорить о нем шёпотом, и серьезно покачивали головами. Все знали, хотя никто этого не говорил, что что-то, невозможно догадаться что, было не так с бедным маленьким принцем.