Долорес Клейборн

Один пикап рванул вбок и чуть не съехал в канаву. Значит, я их хорошо пуганула. Парень, который стоял в кузове (этот пикап мне и казалось, что я узнала, – до этой минуты), так этот парень кувырком перелетел через борт. Легкие у меня, скажу не хвастая, очень крепкие, и, когда мне надо, я гаркнуть умею.

– Вали с Литл-Толла, убийца сучья! – завопил кто-то из них в ответ, и опять они в воздух пульнули. Только они выпендривались – бахвалились передо мной, какие у них яйца огромные. Я так думаю потому, что больше они разворачиваться не стали, и я услыхала, как они грохочут к городу – к этому чертову бару, который в позапрошлом году открыли, сладкий пирожок прозакладываю. Глушители дребезжат, моторы ревут – да вы сами знаете, какой тарарам поднимает пьяный, когда за руль пикапа садится.

Ну, настроение у меня чуть исправилось. Страх куда-то подевался, а дерьмовые слезы и вовсе высохли. Злиться я злилась, но не настолько, чтоб соображение потерять и не понять, отчего они все делают то, что делают. А когда бешенство мне начало мозги туманить, я его отогнала, вспомнив про Сэмми Марчента, – какие у него глаза были, когда он на ступеньке на коленях стоял и сначала на скалку посмотрел, потом на меня, – такие темные, будто океан перед линией шквала, как у Селены в тот день в огороде.

Я уже знала, Энди, что мне не миновать сюда прийти, но только, когда эти ребята укатили, я перестала себя морочить, будто я могу выбирать и решать, о чем говорить, а что утаить. Я поняла, что должна честно во всем признаться. Легла опять и спокойно проспала до утра, до четверти десятого. Поздно так я не просыпалась с тех пор, как замуж вышла. Думается, отдыхала перед тем, как проговорить всю чертову ночь.

Чуть встала, уже собралась идти – горькое лекарство надо сразу глотать, – но тут задержка вышла, не то бы я пораньше явилась все это вам рассказывать.

Приняла я ванну, а перед тем, как одеться, вставила телефонный шнур в розетку. Ночь-то кончилась, и в голове у меня мутиться перестало – сон я вижу или не сплю. Если кто-нибудь позвонит, думаю, и начнет меня обзывать, так и у меня пара теплых слов найдется, начиная с «трус поганый» и «мразь безымянная». И правда, я еще чулки не натянула, как он затрезвонил. Беру трубку, готовлюсь выдать ублюдку по первое число, но тут женский голос говорит:

– Алло! Могу я поговорить с миз Долорес Клейборн?

Я сразу сообразила, что звонок междугородный, и не только по легонькому эхо в трубке, какой бывает, когда с материка звонят. Главное, у нас на острове никто женщин «миз» не называет. Ты либо мисс, либо миссис, а вот миз пока через пролив не перебралась, хоть раз в месяц и появляется в аптеке на подставке с журналами.

– Слушаю, – отвечаю.

– Вам звонит Алан Гринбуш, – говорит она.

– Странно, – говорю с ехидством. – По голосу вы вроде бы не Алан Гринбуш.

– Звонят из его конторы, – говорит она, будто я редкую глупость сморозила. – Не вешайте трубку, я сейчас соединю вас с мистером Гринбушем.

Она меня врасплох поймала, и я сперва фамилию не узнала. Помнила, что вроде бы слышала ее, только вот где?

– А касательно чего? – спрашиваю.

Она помолчала, словно бы ей не полагалось давать такие сведения, а потом сказала:

– Если не ошибаюсь, дело касается миссис Веры Донован. Так я вас соединю, миз Клейборн.

Тут до меня дошло – Гринбуш, который ей все эти заказные письма присылал.

– Ладно, – говорю.

– Извините?

– Соединяйте, – говорю.

– Благодарю вас, – отвечает. В трубке щелкнуло, а я стою в одном нижнем белье и жду. Всего несколько секунд прошло, а показалось, что очень долго. Перед тем как он заговорил, мне вдруг представилось, что они поймали меня на том, что я за Веру расписывалась. Я уж и не сомневалась. Вы не замечали, что чуть одно не заладится, так сразу все наперекосяк идет?

Тут слышу в трубке его голос.

– Миз Клейборн? – говорит он.

– Да, это Долорес Клейборн, – отвечаю ему.

– Вчера днем мне позвонил сотрудник полицейского отделения на Литл-Толле и сообщил о кончине Веры Донован, – сказал он. – Час был уже поздний, и потому я решил отложить звонок к вам до утра.

Меня так и подмывало сказать ему, что кое-кто на острове не постеснялся трезвонить ко мне и ночью, но, конечно, я говорить этого не стала.

Он откашлялся, а потом сказал:

– Пять лет назад я получил от миссис Донован письмо с инструкциями сообщить вам некоторые сведения о ее имуществе в течение двадцати четырех часов после ее кончины. – Тут он опять откашлялся. – Хотя я с тех пор часто беседовал с ней по телефону, письмо это было последним, которое я получил от нее. – Голос у него был очень сухим и осторожным. Такой голос, что его не слышно, когда он тебе что-то говорит.

– Да о чем вы? – спрашиваю. – Бросьте вилять и кхекать. Скажите прямо.

– Рад поставить вас в известность, – говорит он, – что, если не считать небольшой суммы, оставленной Приюту Маленьких Скитальцев Новой Англии, вы по завещанию миссис Донован ее единственная наследница.

У меня язык к небу прилип, а в голове одна мысль: как она разобралась, что я с пылесосом проделывала.