Долорес Клейборн

Я и это знала. И помнила, как люди удивлялись, до чего дети тихими были, когда в шестьдесят первом приехали в День Памяти провести по обыкновению лето на острове; а кое-кто добавлял, что их втроем и не видно вовсе, и это особенно странно – ведь мистер Донован погиб только в прошлом году; обычно-то горе людей сближает… хотя, может, у городских это и по-другому. И тут я еще одно вспомнила – то, о чем Джимми Де Витт мне рассказал осенью того года.

– У них, – говорю, – в шестьдесят первом прямо после Четвертого июля в ресторане страшная ссора была. Мальчик с девочкой прямо на следующий день и уехали. Помню красав… то есть Кенопенски увез их на материк в большом моторном катере, который у них тогда был.

– Да, – говорит Гринбуш. – И от Теда Кенопенски я узнал, из-за чего они поссорились. Весной Дональд получил шоферские права, и миссис Донован подарила ему на день рождения машину. Девочка – Хельга – заявила, что тоже хочет машину. Вера – миссис Донован – видимо, пыталась ей объяснить, что она говорит глупости: машина без прав ей ни к чему, а права она до пятнадцати лет получить не может. Хельга возразила, что в Мэриленде, может, и так, но что в Мэне закон другой и права ей дадут в четырнадцать… А ей четырнадцать уже исполнилось. Это верно, миз Клейборн, или просто подростковые фантазии?

– Тогда так и было, – отвечаю. – Но теперь их можно получить только в пятнадцать лет, не раньше. Мистер Гринбуш, а машина, которую она сыну подарила… это был «корвет»?

– Совершенно верно, – говорит он. – Откуда вы знаете, миз Клейборн?

– На фото, наверное, видела, – отвечаю, а сама своего голоса и не слышу. А слышу голос Веры: «Нет у меня сил видеть, как они краном поднимают «корвет» из карьера в лунном свете, – сказала она мне, когда умирала на ступеньках. – Нет сил видеть, как вода течет из открытого окна с пассажирской стороны».

– Меня удивляет, что она сохранила эту фотографию, – говорит Гринбуш. – Дональд и Хельга Донованы погибли в этой машине, понимаете? Случилось это в октябре шестьдесят первого года, почти точно через год после гибели их отца. По-видимому, за рулем сидела девочка.

Он еще что-то говорил, но я его почти не слушала, Энди, а заполняла для себя всякие пробелы, да так быстро, что, думается, я и раньше знала, что их в живых нет… где-то там, в самой глубине, всегда это знала. Гринбуш сказал, что они напились и гнали этот «корвет» быстрее ста миль в час, и тут девочка не вписалась в поворот, и машина слетела в затопленный карьер. Он сказал, что, вероятно, оба они погибли еще прежде, чем машина легла на дно.

И еще он сказал, что это тоже был несчастный случай, но, может, я-то про несчастные случаи знаю немножко побольше, чем он.

И Вера, может, тоже, и, может, она всегда знала, что поссорились они в то лето не из-за такой дерьмовой причины – получить Хельге права по закону штата Мэн или не получить. Это просто было удобным предлогом, чтоб сцепиться. Когда Мак-Олифф спросил меня, из-за чего мы с Джо поссорились, я ему ответила, что причина, мол, сверху деньги, а снизу выпивка. Верхи ссор между людьми почти всегда совсем не похожи на то, что снизу, знаете ли, и вполне могло быть, что на самом-то деле они в то лето ссорились из-за того, что случилось с Майклом Донованом годом раньше.

Она с красавчиком убила его, Энди, – она ж только что прямо мне все не рассказала. И тоже вышла сухой из воды, но в семьях, бывает, кто-то подмечает всякое, о чем полиция и понятия не имеет. Такие, как Селена, например. Или такие, как Дональд и Хельга Донованы. Я все думаю, какими глазами они глядели на нее в то лето, до того, как устроили эту ссору в ресторане «У порта» и в последний раз уехали с Литл-Толла. Я все вспоминала и вспоминала, какими были их глаза, когда они на нее смотрели, – как у Селены, когда она на меня смотрела? Но нет, не помню. Может, со временем и припомню, только радости мне от этого никакой не будет, понимаете?

Одно я знаю твердо: такому сорвиголове, как Дон Донован, не следовало получать права в шестнадцать – ему бы повзрослеть не помешало бы, – а коли добавить к этому такую бешеную машину, так беды не миновать. У Веры ума хватало это понять, и, верно, она до смерти напугана была. Пусть отца она ненавидела, но сына любила сильнее жизни. Это я знаю. И все-таки подарила ему машину. Хоть она и была кремневой, но сунула эту мину в его карман – и карман Хельги заодно, – когда он еще даже школы не кончил и только-только бриться начал. Думаю, тут вина говорила, Энди. А может, я себе так внушаю, потому как не нравится мне думать, что тут еще был страх подмешан, что пара богатых деток вроде них могла использовать смерть отца, чтоб выцыганивать у матери все, что им в голову взбредало. Я, конечно, так не думаю… но ведь возможно, знаете ли… Да, возможно. В мире, где отец способен месяцами затаскивать дочь к себе в постель, по-моему, возможно все.

– Их нет в живых, – сказала я Гринбушу. – Вот что вы мне толкуете.

– Да, – говорит он.

– И в живых их нет больше тридцати лет, – говорю.

– Да, – говорит он опять.