Долорес Клэйборн

Прошло минут двадцать, прежде чем я смогла подняться с этого стула. Пришлось позвать Селену, чтобы она пошевелила капусту, хотя плита находилась всего в четырех шагах от меня.

«Что такое, ма? — спросила она. — Я смотрю мультики с Джо».

«Я отдыхаю», — сказала я.

«Ага, — добавил Джо из-за газеты, — она трепала языком, пока не устала», — и он засмеялся. Этот его смешок все и сделал. Я твердо решила, что больше он не тронет меня и пальцем, иначе ему придется дорого заплатить за это.

Мы поужинали, как обычно, и посмотрели телевизор, как обычно — я со старшими на диване, а Маленький Пит — на коленях у отца в большом кресле. Пит задремал около половины восьмого, и Джо отнес его в постель. Через час я послала спать Джо-младшего, а Селена ушла в девять. Обычно я ложилась около десяти, а Джо мог сидеть до полуночи, задремывая, перечитывая избранные места в газете и ковыряя в носу. Так что видишь, Фрэнк, некоторые взрослые тоже занимаются этим.

В тот вечер я не пошла спать, а сидела с Джо. Боль утихла, и я могла сделать то, что собиралась. Может быть, я боялась, но это не имело никакого значения. Я просто ждала, когда он заснет, и вот он задремал.

Я встала, пошла на кухню и взяла со стола небольшой кувшин для молока. Он стоял там, потому что Джо-младший, который в тот день убирал со стола, забыл поставить его в холодильник. Джо всегда о чем-нибудь забывал: поставить кувшин в холодильник, накрыть масленку крышкой, завернуть хлеб в пакет, чтобы он не черствел. И теперь, когда я вижу, как он по телевизору говорит о чем-то, что я с трудом понимаю, я думаю, что бы сказали демократы, если бы узнали, как плохо лидер их большинства в сенате штата Мэн убирал со стола, когда ему было одиннадцать. Хотя, конечно, я горжусь им и всегда гордилась, хоть он и чертов демократ.

К тому же он забыл убрать именно то, что надо: кувшин был маленький, но тяжелый, и держать его было удобно. Я пошла к ящику для дров и взяла топорик с короткой ручкой, который там стоял. С этим я вернулась в комнату, где он спал. Кувшин я держала за ручку и с размаху ударила им по голове Джо. Кувшин разлетелся на тысячу кусков.

Он подскочил на метр, Энди, ты бы видел! Господи Боже и сын Его! Он завопил, как бык, которому прищемило хвост калиткой. С выпученными глазами он схватился за ухо, из которого сразу потекла кровь. На щеке его остались брызги сметаны.

«Хочешь еще, Джо? — спросила я. — Я, оказывается, еще не устала».

Я слышала, как Селена соскочила с постели, но не посмела оглянуться. Раз уж я это сделала, нужно было действовать быстро. Топор я держала в левой руке, пряча его под фартуком, и, когда Джо начал подниматься со своего кресла, я вынула его и показала ему.

«Если не хочешь получить этим по башке, — сказала я, — сядь лучше обратно».

Какую-то секунду я думала, что он все равно встанет. Если бы он это сделал, тут бы ему и конец, потому что я не шутила. Он тоже понял это и плюхнулся назад в кресло.

«Мама!» — позвала Селена из комнаты.

«Иди спать, дорогая, — сказала я, не отводя глаз от Джо. — Мы с папой должны поговорить».

«Все в порядке?»

«Ага, — сказала я. — Правда, Джо?»

«Угу, — промямлил он. — В порядке».

Я услышала, как она отошла назад, но секунд десять не слышала, как хлопнула дверь ее комнаты, и знала, что она стоит там и смотрит на нас. Джо так и сидел с одной рукой на ручке кресла, чуть приподнявшись. Потом мы оба услышали, как ее дверь закрылась, и это, казалось, заставило Джо понять, как по-дурацки он выглядел с другой рукой, прижатой к уху, с которого стекали кровь и сметана.

Он окончательно сел и убрал руку от лица. Ухо распухло и все еще кровоточило. «Ну, стерва, — сказал он, — ты мне за это заплатишь».

«Да? — спросила я. — Ну так слушай меня, Джо Сент-Джордж: все, что я тебе заплачу, ты вернешь мне вдвойне».

Он осклабился, будто не верил тому, что слышал:

«Тогда почему бы мне просто не прикончить тебя?»

Я протянула ему топор непроизвольно, и только когда увидела, как он взял его, поняла, что это единственное, что я могла сделать.

«Давай, — сказала я. — Только постарайся сразу — я и так достаточно намучилась».

Он переводил взгляд с меня на топор и обратно, и выражение на его лице было бы комичным, если бы не серьезность того, что происходило.

«А когда сделаешь, разогрей ужин и поешь хорошенько, — продолжала я. — Съешь, сколько можешь, потому что, я слышала, в тюрьме не балуют домашней едой. Думаю, сначала тебя отправят в Белфаст — там как раз выстроили новый корпус».

«Заткнись, сука», — сказал он. Но я не заткнулась:

«А потом тебя переведут в Шоушенк, и я знаю, что там не балуют горячими обедами. И не позволят тебе играть по ночам в покер с твоими друзьями-алкашами. Так что, прошу тебя, делай все быстрее, пока дети не увидели».