Долорес Клэйборн

Мне в бок будто воткнули вилку, в то место, куда Джо когда-то ударил меня поленом, но я изо всех сил старалась не показать этого.

«Неужели?» — спросила я.

«Да, — подтвердил Маколифф. — Колодец вымощен большими камнями, и на нескольких из них остались кровавые отпечатки. Видимо, он встал на ноги и медленно полез наверх. Это потребовало от него больших усилий».

«Жаль, что он так мучился, — я пыталась говорить спокойно, но чувствовала, что по спине у меня стекает пот — помню, я боялась, что он будет виден у меня на лбу, — Бедный Джо».

«Да, — глаза Маколиффа снова вспыхнули. — Бедный… Джо. Он ведь мог вылезти. Конечно, скорее всего, он бы все равно умер, но он мог вылезти. Что-то ему помешало».

«Что?» — спросила я.

«Ему разбило череп, — голос Маколиффа стал мягким, вкрадчивым. — Мы нашли у его тела большой камень, покрытый его кровью, миссис Сент-Джордж. Кровью вашего мужа. И мы нашли на нем микроскопические частицы фарфора. Знаете, что это значит?»

Раз-два-три…

«Это значит, что Джо разбил свои коронки, — сказала я. — Жаль. Не знаю, как Люсьен Мерсье сможет придать ему приличный вид для церемонии».

Губы Маколиффа приоткрылись, когда я это сказала, и я посмотрела на его зубы. Никаких коронок. Я думала, он улыбнется, но не тут-то было.

«Да, — сказал он. — Да, это фарфор из его коронок. А теперь скажите, миссис Сент-Джордж, как, по-вашему, камень мог попасть в лицо вашему мужу, когда он был на краю колодца?»

Раз-два-три, мой милый пони.

«Не знаю. А вы что думаете?»

«Я думаю, что кто-то поднял этот камень и с большой силой и яростью бросил им в поднятое кверху лицо вашего супруга».

Никто ничего не сказал. Мне хотелось, очень хотелось как можно быстрее сказать: «Это не я. Кто угодно, но не я». Но я не могла — я снова была в смородине, и на этот раз колодцы поджидали меня повсюду.

Я сидела и смотрела на него, чувствуя, как предательский пот собирается у корней волос и медленно стекает по лбу. И он заметил это, он был приучен замечать такие вещи. Я попыталась вспомнить о Вере, о том, как она бы вела себя с ним, но эти его проклятые глаза не давали мне сосредоточиться. Похоже, этот докторишка воображал себя сыщиком-любителем из журнальных романов: потом уж я узнала, что он усадил в тюрьму человек десять с побережья. Я уже готова была открыть рот и что-то сказать, неважно что. Слышно было, как тикают часы на столе у Гаррета — скучный, пустой звук.

Но тот, о ком я забыла, — Гаррет Тибодо — опять подал голос вместо меня. Он заговорил беспокойным тоном, и я поняла, что он просто не может больше выносить этого молчания.

«Ну, Джон, я думаю, что Джо ухватился за этот камень, и тот…»

«Вы можете заткнуться?!» — рявкнул Маколифф на него голосом, в котором слышались раздражение и разочарование, и я немного расслабилась. Все кончилось. Я знала это, и шотландец тоже знал. Как будто мы с ним были вдвоем в темной комнате, и он держал у моего горла что-то вроде бритвы, и вдруг старый глупый констебль Тибодо распахнул дверь, и оказалось, что это не бритва, а всего лишь птичье перышко.

Гаррет пробормотал что-то неодобрительное, но док не обратил на него внимания. Он повернулся ко мне и сказал: «Ну, миссис Сент-Джордж?» — как будто уже загнал меня в угол. Но это было не так. Он мог надеяться на какую-нибудь мою ошибку, но за мной стояло трое детей, и я не имела права ошибаться.

«Я сказала вам все, что я знаю, — ответила я. — Он напился, когда мы ждали затмения. Я сделала ему сэндвич, думала, что он протрезвеет, но он стал кричать, потом схватил меня за горло, поэтому я вырвалась и ушла на Русский луг. Когда я вернулась, его не было. Я думала, он пошел к друзьям, как часто бывало. Но, похоже, он пытался выйти на дорогу через эти кусты. Может, даже искал меня, чтобы извиниться. Я этого не знаю… и так оно и лучше, — я печально посмотрела на него. — В ваших медицинских деталях можете разбираться сами, доктор Маколифф».

«Ваши советы мне не требуются, мадам, — красные пятна на щеках и на лбу выступали у него все сильней. — Но скажите: вы ведь рады, что он умер?»

«Господи, да какое вам дело до него и до меня! — воскликнула я. — Что вы ко мне пристали?»

Он не ответил, только взял свою трубку — руки у него немного дрожали — и снова начал набивать. Он больше ничего у меня не спрашивал; последний в тот день вопрос мне задал Гаррет Тибодо. Маколифф не задал его, потому что для него этот вопрос ничего не значил; но для старины Гаррета он значил много, как и для остальных островитян. Тут речь шла не о тюрьме, а о мнении людей.

«Долорес, скажи, зачем ты купила ему эту бутылку виски? — спросил он. — Что на тебя нашло?»

«Я надеялась, что он отстанет от меня, — ответила я. — Думала, мы мирно посидим и посмотрим затмение».