Должница (СИ)

Прищуриваюсь. Отпиваю сок, чтобы остудить свои нервы. Атмосфера становится более теплой. Я, наконец, замечаю не только ужасные перспективы будущего, но и свечи, зажженные на панорамном балконе, и приглушенный свет, и романтику.

Романтика, которая ни к чему не обязывает и не принуждает. Она просто создает прекрасную атмосферу, и мне становится легче воспринимать действительность.

После того случая я поняла, что мы с Давидом просто несовместимы. И тот поцелуй – был ошибкой.

- Ты мне нравишься. Но, к сожалению, у нас другая судьба, Аля. И я хочу, чтобы ты не беспокоилась. После рождения ребенка у тебя будет своя квартира, свой автомобиль, свой бизнес. Я помогу.

Давиду хотелось верить.

Его взгляд искрил добротой. Но доброта эта была связана с жалостью, я чувствовала. С жалостью к моей судьбе.

- Жизнь наладится, Аля. Я не брошу тебя, пока ты не встанешь на ноги.

Ставлю бокал на столик. Отвожу взгляд, переводя взор на остров с высоты тринадцатого этажа. Невероятно красиво. И очень больно.

- Мне ничего не нужно, Давид.

- У тебя это будет, - обещает настойчиво.

Мы встречаемся глазами. Мне было нужно только одно, и он знает об этом, но все равно пытается загладить вину своего брата деньгами.

- Мне нужен мой ребенок. Позволь мне быть рядом с ним. Я его мать.

Давид замолкает. Отпивает шампанское. Отводит взгляд. И печально молчит.

Глава 30.

Девять месяцев назад я не представляла, как круто изменится моя жизнь. Как стремительно люди, без которых ранее я не представляла свою жизнь, исчезнут. И как стремительно - появятся другие.

Среди других – мой сын. Мой ребенок. Новый человек в моей жизни, любви к которому хватит для того, чтобы осветить любовью и светом всю планету.

Зима уже подошла к концу, когда я впервые взяла на руки эту крошечную новую жизнь. Только эти ощущения помогли мне забыть о том, как мне досталось это счастье.

И я надеялась больше никогда об этом не вспоминать, вот только разговор с Давидом так и крутился в моей голове. Я нутром чувствовала, кто дышал в трубку так свирепо тем знойным жарким летом. Я понимала, в чьих руках и в чьих силах находился главный вопрос, который тревожил меня.

Просто я решила забыть об этом и не думать. Именно в последний день зимы, когда родился мой сын. Руднев Богдан… Артемович.

- Богдан! Его будут звать Богдан, - шепчу, прижимая маленький комочек к себе.

Вместо приветствия Давид дарит цветы. Пионы чистого белого цвета. Где он их только достал?

Обводит взглядом палату, находит вазу и помещает туда букет пышных вкусных цветов. Как бы не перевернулась ваза от обилия цветков…

Давид молчит. Присаживается рядом весь такой красивый, статный, в рубашке. Давид подходил ответственно к каждому событию.

- Хорошо. Значит, Богдан, - коротко соглашается, - как ты себя чувствуешь, Аля?

Он не в настроении. Что-то случилось. Хотя глаза его горят жизнью при взгляде на родного племянника.

- Спасибо, хорошо.

- Как тебе врачи?

- Я зря переживала… - улыбка трогает мои губы.

Но его губы не двигаются. Тонкая линия, взгляд без эмоций. Сухие короткие новости:

- Я уже поговорил с врачами. Скоро мы вернемся домой.

- В Россию? – вскидываю взгляд.

Вот Вероника будет рада! Она, наверное, заждалась. Все грозится затискать своего племянника – именно так она его называет.

- Нет, пока обратно в квартиру. Дай мне его, Аля.

Поднимаю глаза, бросая на Давида взгляд исподлобья. Крепче прижимаю к себе Богдана. Пусть пока еще неофициально, но я уверена, что его будут звать именно так. Все двенадцать часов, что длились роды я думала только о том, что я дам ему имя. Сама.

- Дай мне его. Просто подержать в руках, - нетерпеливо протягивает руки.

При взгляде на Давида с племянником на руках я подумала о том, каким бы он был отцом. Вероятно, чрезмерно ответственным. Строгим. И ужасно дотошным. В хорошем смысле.

А вот каким бы отцом был Руднев?

И почему Артема мне легче назвать по фамилии, чем по имени? Всколыхнулся внезапный вопрос.

Я не видела его много месяцев, но этот человек, кардинально изменивший мою жизнь, постоянно напоминает мне о себе. Я даже не уверена, что он действительно мертв. После звонков, которые оглушали меня молчанием, после некоторых фраз Давида, сказанных словно самим Артемом, я начала сомневаться в собственной действительности. Давид часто проговаривался, но далее замолкал, давая понять, что разговор окончен.

И я вновь начинала бояться. Бояться, что он вернется за своим ребенком.

Но затем я вновь старалась об этом забыть. И убедить себя, что все кончено.

…В конце концов, следующий месяц после родов мне было не до этого. Я привыкала к новой роли в своей жизни. К роли матери.

В этой роли мне удалось пробыть ровно месяц.

Ровно через столько времени моя жизнь, едва нормализовавшись, рухнула.