Должность во Вселенной

Первые минуты Валерьян Вениаминович ходил по площадке, как по кабинету, ничего не замечая: приводил мысли в порядок. Вся история с изобретением Панкратова настолько быстро и слитно прошла перед его глазами, что он в самом деле почувствовал себя наблюдающим – наверху, в кабине ГиМ – слитный интеллектуально-эмоционально-вещественный процесс на какой-то планете. В этом процессе несущественно было наличие определенного специалиста – с фамилией, внешностью, беременной женой, обидой на главного инженера, как несущественно было конкретное воплощение оборонных опасений в полковнике-инженере Волкове, а административного начала в директоре по фамилии Пец. Все могло быть не так – и не только в деталях, а вообще у завросапиенсов или мыслящих крабов. Главным было утверждение себя – новой мыслью, ревностным исполнением служебного долга, т. п.; а еще более главным – что не могла не реализоваться созревшая идея-возможность: сначала в изобретение, а затем, влекомая жаждой выгод и опасениями утрат, и в различные преобразующие мир действия. «И ведь в сторону рыхления опять-таки преобразующие, рыхления и образования пустот – мирные или военные применения, все равно. Действительно заложено это в нас, выходит?»

Ладно. Валерьян Вениаминович вспомнил, что поднялся сюда не для отвлеченных размышлений. Сел в пилотское кресло, разложил на коленях графики Иерихонского, приготовился работать. В ядре Шара тускнело фиолетовое зарево «мерцаний».

«Итак, эта заблудившаяся Метапульсация в 17.10 – 17.15 выпятится в барьер на северо-западе. Вон там. Может сместить и нижние слои Шара – а этого допустить нельзя, в них башня. Хрупнет она, как сухая палка, несмотря на стометровую толщину и три слоя – для НПВ все равно: что бетон, что картон. Стало быть, в момент этих родовых схваток материи надо бы перетянуть сеть в противоположную сторону, на юго-восток. Или заранее?… Нет, это нельзя, сами башню сломаем. А в каком состоянии сеть в месте выпячивания?» Справился по снимкам: с дырами. «Значит, первую заплату туда. А выдержат ли канаты, они и так натянуты струнами?… Нет, держать и не пущать – это не то. Не лучше ли другой вариант, гибкий – сыграть с Метапульсацией в поддавки? Перед ее выпячиванием осторожно поднять сети и Шар над башней аэростатами. Метров на пятьсот… на высоту башни то есть. Пусть Шар побесится в высоте. А потом опустить. Ох, нет, это сложно: надо дополнительные аэростаты, чтобы поднимать ровно, не свалить башню, надо одну сеть перевести под него… а то ведь выскочит заволновавшийся Шарик и тю-тю. Не управимся в три нулевых часа».

«Постой… – Он всмотрелся в графики: ломаные кривые в опасном месте подходили к краю не одним выбросом, целой серией. – Плохо дело. Тут с одной Метапульсацией не придумаешь, как управиться, а с каскадом их… Ведь это космические вздохи-всплески: чуть слабее дунет – ничего не произойдет, чуть сильнее – гнилыми нитками лопнут канаты, рассыплется башня. И Шар тю-тю… А расчет Иерихонского весьма приблизителен».

…И снова лик Вечной Бесконечности посветил на крышу, на сидевшего там человека сизо-голубым овалом Вселенского шторма с яркими бело-синими вкраплениями. Валерьян Вениаминович откинул голову к спинке кресла, поглядел, смежил глаза, улыбнулся устало и грустно. Ему не надо было смотреть – помнил:

– Первоначальный туман разделяется на рябь вытянутых всплесков-струй; в них завиваются вихревыми светящимися кляксами с рваными краями протогалактические воронки;

– от усиливающегося незримого напора времени-действия ядро вихря бурлит протозвездами; затем и они разделяются на ядро-звезду и рукава протопланетного газа;

– кадр-год, кадр-год – и рукава стягиваются, сгущаются в пульсирующие лохматые горячие тела; они стынут-тускнеют-уплотняются, высасывают из окрестного пространства первичный туман и рои метеоров; на немногих планетах отделяется твердь от вод, воды от атмосферы, формируются материки и острова…

…и все это Процесс Разделения.

Затем перевал через максимум напора струй и – под горку – Процесс Смешения. Красивое и яркое возвращение в Ничто.