Должность во Вселенной

«Боже мой, – думал Пец, – сейчас там возникают мириады существ, любящих более всего свою жизнь и оценивающих все с этой позиции. В миллионах точек пустоты теплится и разгорается разум – охватывает мыслью больше пространства, чем можно увидеть, больше времен и событий, чем можно прожить, больше возможностей, чем удастся реализовать. Что это, зачем? Возникают и рушатся цивилизации, миры, созвездия меняют свой вид… А я, туземный вождь мелкой шараги на третьеразрядной планетке, сижу и рассматриваю все с ничтожнейшей точки зрения: как бы от этих процессов не лопнула сеть и канаты».

Валерьян Вениаминович вдруг понял, что ему стыдно; даже погорячели щеки. Свечение Метапульсации накалилось и стало сникать.

«Почему стыдно-то? От двойственности? Раздираюсь между великим и смешным, как корова на льду… Да нет же, все не так! От одного только представления обилия миров – мерцающих точек в MB, эпох, цивилизаций существ, которые снуют-живут-плодятся-радуются-ужасаются-находят-теряют-познают-забывают и так далее… уже ясно, что не может быть это ничем иным, кроме как заблуждением. Мы – разумные подробности неразумных процессов, Корнев прав. Под видом одного – другое. Но тогда – мои заботы и действия тоже заблуждение? Какое же я вынашиваю «другое» под видом «одного»? А простое, почтенный Вэ-Вэ: сохранить от разрушений вверенную тебе шарагу – откуда может хлынуть поток новых знаний, который взрыхлит, завьюжит и, в конечном счете, разрушит мир. Поняв первичную суть стремлений, ты все равно следуешь иллюзорнейшему из них: чтоб было хорошо. Счастье, порядочек и лафа. Заблудшим простительно, знающему стыдно».

Он сложил бумаги, поднялся, спустился в коридор – и направился прямо к лифту, не зайдя в лабораторию MB, не сообщив ее деятелям ничего. «Успею».

III

В приемной по-прежнему было пусто, только дверь корневского кабинета приоткрыта; оттуда доносились голоса. Директор узнал тенорок референта (он все так именовал по старой привычке своего зама Валю, хотел проследовать дальше, но услышал слова: «Пец будет против» – и задержался у тамбура. Интересно стало, против чего это он будет против.

– Да почему против? – басовито возразил другой голос. (Иерихонский, узнал директор). – Ты в курсе всех дел и будешь вполне на месте, какого рожна ему надо!

«Действительно», – подумал Пец.

– А вот будет – и все, я точно чую, – снова мелодично отозвался референт. – Вроде и конфликтовали с ним, и все делаю… а не по душе я ему, и все.

«Разве? – мысленно усомнился директор. – А вообще говоря…»

– Ну, Валя, по душе, не по душе – это, знаешь, из области тонкой химической психологии. Так кадровая политика не делается. Я считаю, что у тебя все шансы. Ты Корнева чаще других – особенно последнее время – заменял? Заменял. Справлялся? Вполне. Без тебя и Хрыч зашился бы, как миленький… Имеешь ученую степень, стаж, труды, партийность. Нет, я уверен, что место главного за тобой, только не теряйся. А на Хрыча, если станет ерепениться, и нажать можно. Слишком уж мы на него и Сашеньку молились;

Да и не станет он… ну, поершится немного, а потом махнет рукой. Он же не от мира сего.

«Хрыч – это я, – понял Валерьян Вениаминыч. – Вэ-Вэ, папа Пец, Хрыч… У меня кличек не меньше, чем у коммунальной дворняжки!»

– Ты потише, – приглушил голос референт, – его кабинет напротив.

– Нет его там, я заглядывал. И смотри, что получается, – увлеченно басил Иерихонский. – Ты – на вакансию главного. На твое место нашу зверь-бабу Малюту Скуратовну. Уж кто-то, а она в оргвопросах и координации собаку съела – так?

– Ага, а на ее место – тебя? Понял. А я думаю, чего это Шурик заботится о продвижении начальства!

– Нет, а что же!

Оба рассмеялись.

Валерьян Вениаминович тихо прикрыл двери, направился к себе. На душе стало тускло. Не было космического отчаяния Корнева – освободившаяся вакансия. Люди-волны: родиться, выдвинуться и умереть. Мчат по времени мириады таких волн-жизней – из века в век, из мира в мир. Ничего впереди, ничего позади. Не время пожирает своих детей, они сами – друг друга.

Он сел к столу, глянул на табло времен: 28.40 эпицентра, 14.20 Земли. Прогулял он всего ничего. Однако пора решать, принимать меры, давать команды – начинать аврал. Спасать башню. А потом восстанавливать повреждения. А потом… потом будет еще один бесконечный год. И… и Пец почувствовал вдруг такую свинцовую усталость, будто все недоспанное, все сделанное через силу, все нерешенное и недодуманное – как в минувший год, так и в предстоящие – навалилось на него.

Решение пришло – как озарило. В нем сложились усталость и гибель Корнева, их последний разговор и растерянность в мыслях, наблюдение «наркоманов MB» наверху, оружие полковника Волкова и даже подслушанный сейчас диалог. Оно было настолько простым, что не могло не быть гениальным.

Ничего не надо делать.