– Ну-у, Вэ Вэ, реплика низкопробная, не по уровню вашего мышления! Вам ли, который ввел понятие «объем события», не понимать, что мелким-то событиям наплевать, в какую сторону текут мировые процессы. Будут тамошние существа обыкновенно спариваться и рождаться, дело нехитрое. А вот чуть не так накренился растянутый на тысячи и миллионы лет градиент потока времени – и прогресс превращается в регресс, а регрессивное признается передовым, полезным для общества. В науках, например, будет считаться передовым и полезным больше забыть, чем узнать. Сначала забыть о существовании иных галактик, затем об иных солнцах, потом – что их планета есть шар… и так до утраты членораздельной речи и перехода от «реакционного» прямохождения на «прогрессивные» четвереньки…
– Слушайте, Саша, вы же до ерунды договорились! – не выдержал директор. – Сами себя опровергаете. Ведь чтобы было, что забыть и утратить, сначала надо же это знать и уметь. Стало быть, необходимо допустить, что у ваших гипотетических изначальных сразу была высокая культура, огромные знания обо всем… а откуда это возьмется?
– Куль-ту-ра… зна-ни-е?.. – Корнев произнес эти слова с усилием, смотрел на Пеца, и в глазах за воспаленными веками все больше прибавлялось веселого и злого изумления. – О господи, Вэ Вэ, так вы… так вы ничего не поняли?! А я-то верил в вас больше, чем в себя. Куль-тура, зна-ние – надо же! Ха-ха!.. – Он лег на стол и даже ногами задрыгал от похожего на рыдание хохота. – Ха-ха-ха-аа! Какая культура, какое, к чертям, знание?! Ха-а-хаа-а-ха -ха!..
Это выглядело возмутительно. Пец осатанел.
– Встаньте! – рявкнул он, и Корнев сразу оказался на ногах. – Вот верить в меня не надо, я не бог и не претендую… а обязанности свои, равно как и мои распоряжения, извольте выполнять. Во-первых, займитесь делами, как подобает главному инженеру, у вас их накопилось более чем достаточно. Второе: приведите себя в божеский вид, общайтесь с сотрудниками корректно и по-деловому. Третье: рекомендую вам не подниматься сюда и не участвовать в исследовании MB, покуда не выправите крен в мозгах. Вот так!
– Слушаюсь, Валерьян Вениаминович! – Корнев стал по стойке смирно, свел вместе пятки в драных носках. – Бу сде. Исполню. Особенно насчет крена в мозгах.
Но в глазах его блестел упрек и насмешливое превосходство – превосходство человека, который понял то, что ему, Пецу, недоступно и о чем не имеет смысла с ним толковать.
Эта шутовская поза, этот блеск глаз и вообще весь разговор… Валерьян Вениаминович почувствовал, что с него хватит, и вышел, не сказав ни слова.
Бой – с Корневым за Корнева – был проигран.
Глава 27
Мертвец и протоплазма
Для людей важней всего активность: сначала они активно портят природу – потом начинают активно исправлять содеянное. Так и обеспечивается всеобщая занятость.
Мертвец неспешно шагал вниз, пролет за пролетом оставляя за собой лестницу осевой башни. Вокруг колыхались, искривлялись призрачно, растекались в стороны радужно размытые контуры и пятна, выделявшие из плотного пространства пенистое нечто, имевшее при его жизни значение и названия. Теперь названий не было, мир стал простым и единообразным – первичным. Только изредка он вспоминал: это «коридоры» (для перемещений комочков живого желе), а по бокам «лаборатории», «мастерские», «отделы» (пустоты, в которых они колышутся и вихрятся в том, что считают «своей деятельностью»). Ко всему этому он еще недавно имел отношение, взаимодействовал, колыхался-барахтался вместе со всеми. Он и сейчас делал вид, что имеет отношение, так было проще: когда кто-либо из живых подходил и заговаривал о том, что они считают «проблемами», «делами», он останавливался, выслушивал вежливо и, не вникая (ему не во что более было вникать), соглашался – когда ждали согласия, возражал – когда ждали возражения. Даже отдавал приказы – именно те, какие уже маячили (он видел!) на другом конце веревки-желания, – веревки, которой опутала всех, так называемая «жизнь», многомерная паутина связей. И тем ослаблял веревку, выскользал, отделывался – освобождался. Главным для этого было не нарушать окрестное колыхание-вихрение, внося в него свое.
Он так и делал. На двадцать восьмом уровне кто-то (неважно кто) протянул ему бумаги, втолковывая что-то (неважно что), и, разумеется: «Александр Иваныч, подпишите!» Он подписал к исполнению, хотя в их жизни это противоречило распоряжению, которое он таким же манером отдал двадцатью этажами выше. Но это в их жизни, в сложно дифференцировавшейся посредством собственных заблуждений протоплазме. Никаких противоречий не бывает в едином. Как нет в нем и названий. Как нет и связей.