Должность во Вселенной. Время больших отрицаний

И когда Панкратов откинул крышку «футляра» и поворотами рукояток на тыльной стороне начал неспешно, чтоб без лишнего шума, выдвигать НПВ-язык, под звездами это тоже выглядело красиво, фантастично и поэтично:

– сначала пространство с малым К охватило весь состав и приподняло его вместе с рельсами, отделив от земли;

– шумок перекачки при этом был умеренный, как от тронувшегося в путь тепловоза; а поскольку их немало сновало на товарной, внимания это привлечь не могло;

– потом Миша коснулся кнопочки для втягивающего НПВ-языка с высоким К; он выбросился мгновенно на двести метров – мгновенно же состав с рельсами стянулся в белую линию-молнию… и состава как не было. Только на промасленной земле остались вмятины от шпал, уходили в перспективу.

Сам состав был виден теперь на узком экранчике на боку цилиндра; внутренний сканер вычерчивал зелеными линиями его контуры и расположение. Панкратов поглядел: расположился правильно, как раз по оси «футляра»; отключил экранчик.

– Ух ты! – сказал за его плечом сцепщик. – Красиво.

– Во, парень, как техника может: раз – и там! – сказал Миша, закрывая «футляр» спереди. – Будешь рассказывать – не поверят.

Потому и не таились, что не поверят.

3

– Это точно: не поверят, – согласился сцепщик; у него был чистый тенорок. – Но знаете что, вам не нужно с собой уносить – ни футляр, ни состав. Оставьте все здесь. Нет, серьезно…

– Почему?!

– Понимаете, там ведь «осколочные» материалы. Ну, продукты деления урана и плутония, осколки их ядер… – Речь у сцепщика была внятная, культурная. – У них короткие периоды полураспада. Не более двухсот лет. У многих и вовсе годы, даже месяцы…

На разговор подошли Буров и Дуся Климов. Все ниивцы смотрели на развитого сцепщика с живым интересом.

– Так что при вашем К-миллион в Ловушке к завтрашнему утру, когда сюда нагрянут корреспонденты, экологи и телевизионщики, в контейнерах все начисто высветится. Распадется. Ведь пройдет несколько тысяч К-лет. И составчик с рельсами будет на месте – и радиации в нем нет никакой. Нет, серьезно. Вместо сенсации – пшик.

– Так вы не сцепщик? – спросил Буров.

– Почему? Сейчас сцепщик. Живу вон в том общежитии… – Он указал рукой на двухэтажный барак правее пустыря. – До этого – пациент клиники при Институте судебной психиатрии имени Сербского. А еще до этого старший научный сотрудник ядерного центра, откуда прибыл этот состав. Нет, серьезно…

– А почему вы уверены, что утром нагрянут массмедиа и экологи? – спросил Панкратов.

– Так я ж им и звонил. И фотографии передал. Завтра в одиннадцать обещали быть.

– Отблагодарить, значицца, захотелось? – сразу вник в суть Дуся Климов; он почуял в сцепщике близкую душу. – Родимому ядерному центру? Не иначе как за Институт Сербского?

Тот кивнул.

– Но теперь выходит, что вы их подвели, репортеров-то? – уточнил Панкратов. – Примчат на пшик.

– А вам что, их жалко? Подвели по-настоящему-то их вы, я только рельсы развинчивал. Да и что мне они! – При свете дня Миша заметил, что глаза у сцепщика голубые; сейчас, в сумраке, он разглядел, что они у него бедовые, злые. – С вами-то тиреснее. Но в самом деле лучше, если состав утром окажется на месте – с высветившимися до нуля отходами. Нет, серьезно. Они ведь с приборами приедут, с добровольными экспертами с физфака университета… А не окажется – рыскать начнут, выспрашивать: кто был, что да как, где состав?..

– Он прав! – поднял палец Буров.

– А как с благодарностью родимому центру… за Институт Сербского? – спросил Миша; он был наслышан о крутых нравах в ядерных организациях.

Сцепщик отмахнулся, как от мухи:

– Да бог с ними. С вами мне тиреснее. И вам со мной тоже будет, вот увидите. Нет, серьезно.

– Степень есть? – поинтересовался Буров.

– Кандидатская. Физмат. Докторская диссертация лежит.

– Как это вы нас так с ходу вычислили? – спросил Панкратов.

– Не с ходу. После вашего Шаротряса. Сгулял в центральную библиотеку, собрал и прочел все материалы об НПВ. Когда слухи о пропажах, об «инопланетянах» пошли, понял, что к чему. Я бы и сам так сделал. Нет, серьезно… Догадаться не трудно – доказать трудно. Но еще долго никто ничего не докажет.

– Растакую мать, я за! – горячо сказал Дусик. – Нашего человека сразу видно – он просто создан для НПВ.

– Вы сами-то еще без году неделя наш человек, – буркнул Буров, недовольный тем, что решают без него.

– Не неделю, а целых три, Виктор Федорович, – парировал Климов. – В НПВ это очень много. На целую неделю больше, чем вы главный инженер. И уже давите!

Они стояли вокруг темного цилиндра на двух треногах; футляр как футляр – только около скобы-ручки рдели два индикатора, зеленый («К-заряжен») и желтый («Загружен»). Вверху накалялись во тьме звезды обычного неба. Зажглись на мачтах прожекторы станции.

– Как вас зовут? – спросил Панкратов. – Меня Миша.

– Зовите НетСурьезом. Так везде, с вуза. По речевой привычке.

– Хм… ладно, это вместо фамилии. А имя?

– Имярек Имярекович. Не придавайте значения пустякам. Я муни. Знаете, кто это?