Дом

Гэвин сел, и одеяло сползло на пояс. Озадаченно нахмурившись, он посмотрел на тяжелые синие шторы напротив него, в щель между которыми проскальзывали лучи желтого солнца и падали на ковер. В это время года огромное дерево по другую сторону забора за его окном было голым – лишь изогнутые ветки, образующие арки. И потому свет медленно озаряющегося неба каждое утро заполнял его комнату, постепенно сменяя один пастельный оттенок на другой. Потому он никогда не задвигал шторы, как и не закрыл ими окно вчерашним вечером.

Убрав волосы со лба, он протянул руку к телефону, но отдернул ее, увидев, что на Столе лежит только шнур от зарядки. Он замер и, вспомнив свои вчерашние действия, отметил, что перед сном подключил телефон заряжаться.

Гэвин свесил ноги с кровати и подошел к окну. Пол был холодным под ногами, воздух покалывал по обнаженной коже. С каждым шагом занавески выглядели все ярче, и свет на другой стороне подтвердил его подозрения: где-то посреди ночи Дом закрыл занавески и забрал его телефон.

Он отодвинул занавески и выглянул на морозную улицу. В доме он был достаточно высоко, чтобы видеть пространство за оплетенным виноградной лозой забором, достаточно высоко, чтобы отметить, что дороги были пустыми, почти все его соседи давно ушли на работу, несколько отставших еще плелись вдали по тротуарам в школу.

Было почти восемь утра. Гэвин опоздал. А он никогда не опаздывал.

– Почему меня никто не разбудил? – воскликнул он.

Он оттолкнулся от стены и подошел к большому шкафу, ругаясь в темноте, когда свет не зажегся.

– Свет! – крикнул он. Лампа над головой ожила, и он начал копаться среди одежды, вытащив из одного ящика джинсы, а из другого толстовку с капюшоном. Взяв футболку и боксеры, пошел в ванную.

Душ не включился. Гэвин поворачивал вентили один за другим, бросил вещи на пол и попробовал снова.

– Что за… – начал он, отступив на шаг, после чего снова попробовав повернуть вентили, глядя, как они легко вращаются, но кран по-прежнему остался сухим. Он не помнил случая, чтобы душ в Доме не работал. Могла расшататься ножка стола, скрипеть оконная рама, но на следующий день все было уже исправлено, и Гэвин никогда об этом не задумывался.

Он проверил Раковину и растерялся, когда из крана потекла вода, чистая и холодная. Унитаз тоже отлично работал.

Что за чертовщина? Он был слишком уставшим, когда вчера добрался домой. После того, что сделал с Дэлайлой – наконец коснулся ее – он хотел как-нибудь спросить Дом, что случилось с Дэлайлой в ванной на самом деле. Но Дом был странным в тот миг, когда он вошел в дверь. Камин ожил, жарко пылая. Несколько раз включился и выключился Телевизор, а канделябр на Столе в Столовой бешено крутился, молча требуя признаться, где был Гэвин.

Значит, Дэлайла все-таки была права: Дом пробирался за ним невидимым, проникая в его вещи.

– Я лишь убедился, что с ней все в порядке, – сказал громко он. – Ты ранил ее. Ты сам-то это понимаешь?

Тишина.

Огонь потускнел, канделябр замер.

– Иногда мне хочется побыть с ней наедине, – тихо продолжил он. – Не чтобы предать тебя, а просто чтобы побыть с ней.

Вчера он медленно поднялся по ступенькам, чувствуя, как стены коридора склонились внутрь, безмолвно прося извинить. Над головой вспыхнул свет, угадывая его путь по коридору в спальню, обратно в коридор и в ванную. Вечером даже пианино играло, пока он засыпал, и он не мог вспомнить, когда такое было в последний раз.

В конце концов, он так устал, что в тот момент не обратил внимания на предательское чувство, когда Одеяло нежно обхватило его, а Спальня, казалось, принялась искать подходящую температуру, что помогла бы ему успокоиться.

Дом пытался искупить вину, но, как бы трудно ни было это признавать, Гэвин знал: это невозможно. После случившегося с Дэлайлой он не был уверен, что останется тут надолго. Он уснул с комом страха в животе, и в каждом ударе сердца отдавалась мысль: «Как только окончу школу, нужно будет уехать».

Наконец переодевшись, но не помывшись из-за Дома, он вышел в коридор и спустился по лестнице, ненадолго остановившись в фойе. Гэвин знал – знал – что снимал обувь, когда пришел вчера домой. Он всегда так делал. Обычно там стояли три пары: на каждый день, для спортзала и темные для работы. Теперь там не было ни одной.

Это не могло быть очередным совпадением, и раздражение начало уверенно взбираться по его спине и гудеть в венах. Он прогнал его, напоминая себе, что нужно держать себя в руках, дышать… Он не мог утверждать, что обувь именно пропала. Может, она стояла на крыльце, подумалось ему. Порой он просыпался и видел, как ботинки сияют в свете утреннего солнца, начищенные с прошлого вечера. И в такие дни его обувь или рюкзак, или что-то еще, что он оставил лежать неподалеку, оказывалось снаружи и ждало его.

Гэвин не знал точно, почему задерживает дыхание, когда пересекает короткое расстояние до двери, но так было. Носки скользили по полированному деревянному полу.

Ручки не было.