Дом 17 по улице Черч-роу

— Почему Трусливый лев — твой любимчик?

Белла не сразу ответила. Она снова закусила губу и погрузилась в раздумья. Никки заметила, что затаила дыхание, и заставила себя выдохнуть.

— Мне нравится, что он поначалу совсем не храбрый, но потом становится храбрым.

— А когда он поначалу боится, это тебя расстраивает?

— Немного. Мне хочется обнять его и утешить.

Как Никки хотелось бы, чтобы все было так просто. Она растила обоих своих детей, прививая им веру, что объятия могут решить почти любую проблему. И ключевым словом здесь было «почти», ибо если жизнь чему-то и научила ее и Беллу, так это тому, что существовали сложности, которые одними лишь объятиями не разрешить.

— Ты когда-нибудь боишься?

Тон голоса Лоры слегка поменялся. Это был важный вопрос. Когда Никки стала дожидаться ответа на него, ее захлестнуло чувство вины. Она вдруг осознала, что не должна была подслушивать. Отношения между терапевтом и пациентом священны. Она уже готова была попросить Элис вернуть на экран Пикассо, но отчего-то не могла выдавить из себя ни слова.

— Иногда, — призналась Белла.

— И что тебя пугает?

Белла пожала плечами.

— Меня пугают змеи, — сказала Лора, — они всегда кажутся такими скользкими.

Белла покачала головой и напечатала на планшете:

— Они не скользкие. На ощупь они сухие.

— Ух ты! Значит, ты трогала змею на самом деле?

Да, на самом деле. Незадолго до четвертого дня рождения девочек они посещали сафари-парк Уоберн — это был один из последних дней, что они провели вместе. Они пошли на представление в доме рептилий, а в конце шоу всем детям предложили подойти поближе и подержать в руках одну из змей. Грейс была первой в очереди, Белла — второй, но разве не так оно всегда и было, когда им предстояло познакомиться с чем-то новым? Когда Грейс не стало, Белла сделалась еще более застенчивой. Никки понимала, что это отчасти была и ее вина. Надо было активнее выталкивать Беллу из зоны комфорта, но как это трудно, когда в мире столько опасностей. Никки наблюдала, как на лице Беллы отражаются сменяющие друг друга эмоции. Улыбка, когда она вспомнила, как держала змею; печаль, когда она вспомнила, что первой была очередь Грейс.

— Было круто.

Так сказал голос, идущий из планшета, но выражение лица говорило иное. Никки захотелось дотянуться до Беллы через экран и заключить ее в объятия. Это был как раз тот случай, когда объятия могли что-то изменить.

— Я хочу услышать эту историю.

Следующие несколько минут Белла провела, рассказывая о том, что было в тот день. Единственное, чего не доставало в ее рассказе, это Грейс — ни одного упоминания. При поверхностном взгляде могло показаться, что Грейс стерли из памяти, но в действительности она все еще была там, пряталась в потаенной печали в глазах Беллы. Белла закончила рассказывать, и Лора мягко вовлекла ее обратно в рисование. Это был хороший ход. Толкни Беллу слишком сильно, и она, скорее всего, закроется. Раньше Никки уже видела, как такое происходит.

Некоторое время Никки смотрела на экран. Она знала, что не должна была, но не могла оторваться. Белла добавляла финальные штрихи к своему рисунку. Наблюдать, как меняется ее выражение лица, было захватывающе. Ее мимику было не очень отчетливо видно, поскольку Никки смотрела через стекло, но все равно она была достаточно различимой, чтобы рассказать историю ее эмоций. То, как она прищуривает глаза, когда сосредотачивается на чем-нибудь, как хмурит брови, когда что-то идет не так, как ей того хотелось бы, как кусает губу. Она всегда была такой. Даже будучи совсем маленькой, она могла так увлечься каким-нибудь делом, что весь мир переставал для нее существовать. Лора тоже рисовала, хотя отсюда казалось, что она просто выводит каракули. Все ее внимание, похоже, было сосредоточено на Белле. Она всматривалась. Изучала. Классифицировала.

— Тебе звонят, Никки.

Никки снова испытала краткий укол вины, когда шла обратно в комнату. На секунду она почувствовала себя, как ребенок, стащивший из вазочки печенье и пойманный за руку.

— Кто звонит?

— Я не знаю этот номер.

— Ну что ж, соедини меня, — Никки дождалась щелчка, а затем заговорила. — Приветствую, чем могу помочь?

— Это Никки?

София. Никки сразу узнала ее голос. Английская речь звучала с мягким испанским акцентом. Но как это могла быть София? Ведь София умерла. Никки вдруг стало тяжело дышать. Голова поплыла, словно она готова была вот-вот потерять сознание. «София», — прошептала она, чувствуя себя безумной, потому что обращалась к мертвой женщине.

— Не София. Люсиана.

Это все объясняло. У Люсианы акцент был сильнее, чем у Софии, и по-английски она говорила с запинками, поскольку постоянно жила в Испании и редко его использовала. Она приехала в Объединенное королевство вчера, чтобы разобраться со всеми формальностями в связи со смертью сестры. Никки сочувствовала Люсиане. Она хорошо понимала, каково это — собирать дорого человека в последний путь.