Дом

Тогда, выходя с работы, вместо того чтобы пойти домой, я поехал в Митте и припарковался у ее дома. Я подождал, а потом увидел ее. С ней был мужчина. Мужчина ее возраста. Не за деньги, это было видно по тому, как она смотрела на него. Она еще никогда не была перед ним нагой, это тоже было понятно. Естественно, я тотчас же возненавидел этого мужика, но обрадовался я куда сильнее — у нее все отлично. Я переживал за нее. Это так глупо, где-то внутри я должен был подозревать, что ей просто все надоело. Нужно действительно быть глупцом, какими могут быть только мужчины, чтобы думать, что, если девушка исчезает, значит что-то не ладится у нее в жизни. Но все наоборот: она светилась от счастья. Я думал, что видел ее счастливой здесь, но я будто любовался закатом солнца в темных очках. Одно с другим не идет ни в какое сравнение. В руке она держала банку пива, из которой тот парень отпивал понемногу, и по ее смеху, по тому, как она пожирала его глазами, я понял, что они переспят друг с другом. И ей хотелось этого. С ума сойти, я вдруг начал видеть все, даже возбуждение на ее лице. Было темным-темно, но я почувствовал. Кто-то другой не увидел бы ничего, кроме очередной симпатичной девушки немного навеселе, которая в пятницу вечером готовится пригласить парня к себе. Она присела на подоконник окна на первом этаже, обвив руки вокруг шеи того мужчины. Я спросил себя, ради него ли она завязала с работой? Не думаю. Он был случайной встречей, пребывал в полном неведении о ее прошлом. Тут я понял, что был для нее лишь клиентом, потому что с ним она двигалась по-другому, светилась иначе. Со мной она просто отвечала на импульсы и не предпринимала ничего этакого: не запускала руки в волосы, не обнимала мои бедра своими ногами, не запрокидывала голову назад. Ужас, в какую апатию может вогнать вас правда. Я сидел там, в своей машине, слишком потрясенный, чтобы спрятаться. В моей голове кружили воспоминания о всех тех мгновениях, когда мне казалось, что мы были близки, когда мне казалось, что я получал от нее больше, чем другие. Тот раз, когда я пришел к ней. Тот спокойный момент в ее комнате. Тишина. Она лежала на простынях, а я сидел на кровати и рассматривал ее бедное, полностью белое горло. Тогда я не попросил у нее ничего более, я был рад этой близости между нами. Я в тот день размечтался, что она могла бы влюбиться в меня.

И тогда, наблюдая за тем, как она повисла на шее у того парня, я задумался, были ли машины, стоящие поблизости, действительно пустыми. Не увижу ли я в них силуэты других клиентов, заледеневших от страха, бывших клиентов, в чьих мыслях путаются те же самые разорванные в клочья иллюзии?

То, что она исчезла, даже не подумав предупредить, должно было стать мне намеком. Если бы я не был так глуп, то почувствовал бы запах других мужчин на ней. А я принимал его за ее собственный, и он нравился мне, как и все остальное в ней.

Я был просто клиентом. И когда, обвившись вокруг того молодчика, она посмотрела в мою сторону и увидела меня, я понял, что стал врагом. Ее глаза!.. Я видел лишь ее глаза, остальное было скрыто за плечом того типа. Это было за миг до их поцелуя. Она даже не моргнула, не сделала от удивления какого-нибудь случайного жеста. Я увидел только ее глаза, уставившиеся на меня, — огромные, испуганные, неподвижные. Испуганные. Ужасающиеся.

Знаешь, самое ужасное, когда у тебя есть жена, дети и любовница, — это не влюбиться в кого-то, с кем не сможешь провести более двух часов. И не то, что эти чувства безответны или заранее невозможны. Самое ужасное — это необходимость возвращаться домой с грузом развалившегося мира на плечах и делать все, чтобы никто не заметил этого. Найти силы, бог знает где, улыбаться и вести себя нормально, хотя каждую секунду этого спектакля развалившийся мир беспрестанно осыпается еще больше. И хуже всего то, что это возможно, это легко претворить в жизнь. И что мы поступаем так днями, неделями, целыми месяцами с этой зияющей дырой в сердце».

Mambo Sun, T. Rex