Дом

Я с сигаретой во рту прислонилась к шкафу с книгами. Представляю, как Марк запоминает вопреки собственному желанию детали моей ванной комнаты, рассказывающие что-то обо мне: мое мыло, косметику, цвет полотенец, смешные постеры, которые Мадлен сорвала на улице. Все эти неприметные вещицы могли бы прошептать ему историю о настоящей Жюстине и о фальшивой Эмме — о настоящей девушке с настоящей жизнью. Не думаю, что ему нужно все это, чтобы почувствовать себя не в своей тарелке.

Я уже сидела и листала собственные книги, когда он вышел из ванной и начал подпрыгивать у меня за спиной. Мы заводим неуклюжий, бесцельный разговор. Он не знает, как найти предлог, чтобы уйти, и я ровным голосом заявляю, что мне нужно сходить в магазин. Уже второй раз за день я спасаю нас обоих. За несколько долгих минут наши взгляды не встречались, и Марк решает выяснить:

— Все хорошо? С тобой все в порядке?

Будто я сейчас заплачу. Хотя кто знает? Кто знает, а вдруг я стану кричать и кататься по полу, взяв Марка в заложники, начну рассказывать ему историю о бедной девушке, которая позволяет женатым мужчинам уговорить себя сделать им первый минет после рождения наследника? Если бы мне хотелось накапать ему на мозги, то вот он — подходящий рецепт.

— Все хорошо.

Я не смогу вспомнить, о чем был разговор, потому что Марк недолго думая выдал такую околесицу, что я позабыла все остальное:

Послушай, не знаю, должен ли я спросить тебя об этом…

Я сразу чувствую, что это попахивает чем-то неприятным.

— Должен ли я что-то дать тебе?

Несмотря на отвращение, я испытываю некое удовольствие, видя, как он проваливается в трясину.

— Дать мне что? Денег?

— Ну да, даже не знаю…

Я отвожу взгляд, Марк тотчас начинает путаться в жалких извинениях. И я не могу по-настоящему винить его, вот в чем дело. Я была такая ледяная, делала все так механически, что он не видит другого выхода, кроме как заплатить мне. Это был минет проститутки, должно быть, я одна из них.

Ему это не придет в голову, но проститутка никогда бы так не поступила. У проститутки нет времени на такие глупости. Так ведут себя жалкие девчонки. Эта фраза, произнесенная Марком, эхом отдается у меня в голове на протяжении двух-трех дней — пара неловких слов, чтобы откупиться деньгами. А что, это забавно. После шести месяцев в публичном доме, после того как я ловко выходила из таких ситуаций, от которых многие девушки ревели бы в три ведра, — вот когда я чувствую себя проституткой. И именно сейчас этот факт меня задевает. Надо подумать, что и у меня есть предел. Отлично. И я сама дошла до такого! Марк тут ни при чем: я сама ввязалась в это, и отсутствие достоинства у нас обоих легло в основу этого показательного спектакля современного недопонимания, патетики в котором на здоровье!

Я провожаю его до двери, и Марк предпринимает попытку:

— Может, условимся, что это был в некотором роде… разогрев? Для следующего раза?

То, что подобная мысль вообще сумела прийти ему на ум, — грандиозный источник депрессии, но у меня еще будет время посвятить этому остаток дня, лежа в полусонном состоянии и выкуривая сигарету за сигаретой. Главное, в одиночестве.

— Всего хорошего, — улыбаюсь я, закрывая за ним тяжелую подъездную дверь. Марк машет мне до тех пор, пока я вовсе не исчезаю из виду. Он даже прогнется под жалюзи на окне моей комнаты и снова спросит, все ли в порядке. Я всячески даю понять, что еле сдерживаю желание прищемить ему пальцы, закрыв ставни, и он в конце концов уезжает на велосипеде, прощебетав еще раз что-то на прощание.

Предполагаю, что, пока он спокойно крутит педали по направлению к Митте, где живет его маленькая хорошенькая семья, облегчение сменяется зияющей пустотой, отвращением к самому себе и виной, которую не смоет никакой душ, даже с большим количеством мыла. И, лежа в кровати с женой, чтобы успокоить себя, Марк подумает, что, по сути, и признаваться-то не в чем. Как будто он просто мастурбировал близ Фридрихсхайна, не более того. Это ведь не запрещено, не так ли? Его заставит бодрствовать и дрожать мысль о том, что теперь его сексуальная жизнь сводится к этому: вот к таким грязными обжиманцам с потерянной девушкой, которой ему всегда захочется предложить денег. Это будет правосудием. Или, во всяком случае, доказательством того, что отцовство точно имеет свою цену.

Is She Weird, The Pixies

Я плохо представляю, что делать с короткими, ничего не значащими зарисовками повседневной жизни борделя. Не знаю, в чью историю, кроме моей собственной, можно поместить их. В жизни всякого писателя, наверное, возникает момент, когда ему хочется рисовать. Эти образы имели бы больше веса, будь они написаны на белом листе маленькими, точными, воздушными мазками кисточки или фломастера. В человеческой жизни есть настолько невесомые минуты, такие короткие моменты благодати, что слова могут лишь отяжелить их. Иногда так хочется быть Райзером, Манарой — это было бы идеально.