Дом

Кэрол была значительно моложе - ей сорок пять, ему шестьдесят два, и было нечто комфортное в осознании того, что он умрет первым. Эгоизм, безусловно, но он всегда был до определенной степени эгоистом, и это обвинение его не беспокоило. Он бы все равно не смог жить без нее, не пережил бы очередного сейсмического сдвига в собственной жизни. Ей, конечно, будет трудно, но она сильнее и сумеет с этим справиться. Ха, может, даже еще замуж выйдет.

Так почему он на нее так взъелся?

Он же не всегда был таким. Даже она признавала это. В первые годы после женитьбы он был влюблен в нее по уши, потом страсть поутихла, но он продолжал любить ее. Только в последнее время она стала докучать ему больше, чем восторгать, ее поведение раздражало, все ее слова и поступки как-то неприятно задевали. Он не понимал, почему это происходит. Может, он сам виноват. Он не считал, что она так сильно изменилась за эти годы. Он - да. Что-то сдвинулось в его жизни, какой-то наследный ген одинокой холостяцкой жизни проснулся на старости лет, и теперь он предпочитал проводить время наедине с самим собой, нежели в обществе. Он проявлял настойчивость, даже жесткость в этом плане, и хотя по-прежнему любил Кэрол, заботился о ней, нуждался в ней, становилось невыносимо тяжко относиться к ней с симпатией, даже просто общаться с ней.

Он слегка повернул голову. Все-таки она до сих пор очень привлекательна. Даже во сне, даже с открытым ртом, со сбившимися волосами, в ночном креме, поблескивающем на лбу, на щеках и на подбородке, она оставалась исключительно миловидной женщиной. Он даже не мог себе представить, как это - лечь в постель, чтобы ее в этот момент не было рядом. Когда они сидели в гостиной - он за книгой, она с вязаньем - или оба смотрели телевизор, каждый по отдельности занимаясь своим делом, все было чудесно. Только в беседах открывалось, какие они разные, только разговоры вызывали в нем раздражение и чувство враждебности, порождали мысли о том, что, вероятно, ему лучше было бы остаться холостяком.

Если бы они оба были немыми, могла бы сложиться счастливая жизнь'.

Он начал устраиваться поудобнее, собираясь заснуть, и она повернулась к нему спиной. Он потянулся через ее плечо и положил ладонь на грудь, она прижалась ягодицами к его лону, автоматически, даже во сне, найдя позу, которую они оба считали наиболее удобной.

Несмотря на усталость и поздний час, он не смог заснуть сразу. Дремотные мысли продолжали крутиться в голове. Он думал про Кэрол, про школу, про их поездку в Италию в 1953 году, почему-то про последний визит президента в Японию... Мысли постепенно расходились все более широкими кругами, мозг выстраивал ассоциативные связи, которые поначалу казались призрачными, потом - наоборот, совершенно естественными... Постепенно он заснул.

И проснулся от неистовой тряски.

Нортон моментально сел, сердце в панике колотилось так, что готово было выпрыгнуть их груди. Сначала он решил, что это землетрясение, но почти в то же мгновение сообразил, что трясется только кровать, что длинные плети вьющегося растения рядом с зашторенным окном совершенно спокойны и вообще вся остальная комната не шевелится.

Пятка ударила его по ноге. Рука с размаху врезалась в солнечное сплетение.

Кэрол.

Она билась в конвульсиях.

Он понятия не имел, что делать, и уже отбросив одеяло, обежав кровать с другой стороны и крепко сжимая ее за плечи в надежде остановить тряску, проклинал себя за то, что перестал ходить на специальные занятия для учителей по оказанию первой медицинской помощи. Он полагал, что от этих занятий нет никакой пользы. Здоровье Кэрол было лучше, чем у него, а он не представлял себя оказывающим помощь постороннему человеку в большем объеме, чем набор телефонного номера 911. Поэтому предпочитал оставаться в классной комнате и заниматься служебными делами, а не тратить время на обретение медицинских навыков.

Теперь он ощущал испуг, растерянность и бессилие. Глаза Кэрол были широко распахнуты, зрачки бешено метались, голова тряслась быстро и равномерно. Из разинутого рта высовывался язык, показавшийся ему в два раза больше, чем обычно; во все стороны летели брызги слюны, ее длинные клейкие нити тянулись по щекам и подбородку, на подушке, простынях, у него на руках оставались мокрые следы. Он чувствовал, как под пальцами мышцы груди и плеч превратились в жесткие узлы, он даже не мог предположить в ней такой силы. При этом все тело продолжало безостановочно сотрясаться пугающе неестественным образом.