Дом

Поэтому, заслышав такую угрозу, Фома вскипел:

— Да я ж тебя за такие слова распишу, как яйцо под Пасху, — закричал он, потрясая маленьким кулачком, и попытался броситься на отбежавшего на безопасное расстояние Ваню, но Урт перехватил его.

— Фома, Ваня, — заговорил он с укоризной. — Как ни стыдно. Как две водомерки скачете.

Урт был известен своим миролюбием. Во всех своих водоёмах, от большого Щучьего озера, до самой последней лужи, он старался поддерживать мир и спокойствие. Даже когда видел, как сцепились два жука плавунца, растаскивал их и, подув на них для успокоения, отпускал. Наверное, из-за миролюбивого его характера хищная рыба и не приживалась в его владениях. А что до Щучьего озера, так в нём щук отродясь не водилось, и название взялось вообще неизвестно откуда.

— Нам идти надо. Время дорого, — стыдил водяной мальчика и домовика, — а вы свару затеяли.

— А что я-то, — оправдывался домовой, — это всё вот этот, младенец избиенный, — он ткнул пальцем в Ваню, — Ходить не умеет, мозгляк, да ещё и грозиться.

— Фомушка! — окликнул его Ваня и приставил к голове пальцы, изображая тараканьи усы.

Фома махнул на него рукой и повернулся к Урту:

— Ну, а ты чего стоишь? Взялся, так веди, головастик.

Урт беззлобно покачал головой и пошёл дальше.

Поля скоро кончились и путешественники вошли в лес. Едва они оказались под кронами деревьев, едва их обступили со всех сторон толстые стволы и воздух наполнился звуками ночного леса, то резкими, как треск ломающейся ветки, то вкрадчивыми, словно шорох падающего листа, как страх сжал тугими кольцами сердца друзей. И водяной, и домовой, и человек почувствовали себя одинаково маленькими и беззащитными перед вековой силой и угрюмостью наполненного тьмой леса. В Уртовых владениях было несколько озёр, затерянных в чащобах, поэтому ему нередко случалось общаться с лесными обитателями. Но даже он был не в силах побороть робость перед величием и грозной красотой этих зелёных живых пространств. Водяной чутко прислушивался к каждому шороху: где-то ухала сова, скрипело надтреснутое дерево, далеко в чаще глухо кашлял сквозь сон старый седой волк. От этого звука вздрагивали пятнистые олени, водили по сторонам величественными, как купола храмов, головами, сторожко нюхали воздух. Полосатые смешные кабанята беспокойно крутили пятачками и плотнее жались к щетинистым животам матерей. Зайцы под кустами опускали уши и перебирали лапами от страха.

— Фома, мне страшно, — снова сказал Ваня. Голос его дрожал.

Домовой безнадёжно посмотрел вверх — небо было плотно закрыто листвой и ветвями деревьев.

— Да кому ж тут щас весело? — с отчаяньем отозвался он. — Завёл чёрт мокрый в самую чащу…

Ваня прижался к домовому. Мальчик в первый раз оказался в ночном лесу и сердце его дрожало, словно висело на тоненькой паутинке, каждую секунду грозя оторваться.

— Куда же мы идём? — с ужасом думал он. — Зачем мы, в самом деле, увязались за этим Уртом… Вот заведёт он нас в Зябликово болото…

Про Зябликово болото в деревне ходили самые страшные слухи. Будто где-то в чаще леса находится гибельная трясина. Придёт к ней человек или какое другое существо, посмотрит — поле и поле, но стоит ему ступить шаг, как трава расходится в стороны и трясина засасывает всякого, кто попался в ловушку. Говорили, будто дно этого болота вымощено костями людей и зверей и никому нет спасения из этого бучила. Только маленькие птички — зяблики да другая птичья мелочь могут ходить там безбоязненно. Оттого и зовётся то болото Зябликово.

— Урт, — позвал Ваня, — может, мы лучше домой пойдём? Потом как-нибудь это чудо твоё посмотрим…

— Нет, — решительно отозвался водяной. — Надо идти раз взялись.

— А куда хоть идём-то? — спросил Фома.

— Да болотце тут есть одно…

— Зябликово?! — в ужасе в один голос воскликнули мальчик и домовой.

— Нет, какое там Зябликово. Да мы уже почти пришли…

Через минуту Урт вывел друзей к небольшому лесному болотцу, со всех сторон окружённому берёзами и соснами. Над болотом висело пёстрое от звёзд небо, будто заключённое в берега из чёрных деревьев. Иногда по небу проносились, закрывая звёздные огни, неясные тени — то ли летучие мыши охотились, то ли совы — не разберёшь. Из смоляной воды выступали коряги, словно страшные кривые руки. Плавали листья кувшинок и рыба звонко плескалась в тишине, дробя мелкими волнами отражения звёзд.

Урт прошёлся вдоль берега, высматривая что-то под водой, вдруг ткнул пальцем вниз и, словно бы в испуге, отпрянул в сторону.

— Вот, смотрите, — тихо сказал он, оглядываясь на друзей.

Ваня и Фома склонились над непроницаемой тёмной водой.

— Она сейчас ещё слабее светится, — шептал рядом водяной. — Но всё равно, высмотреть можно.

Ни домовой, ни Ваня поначалу не могли ничего разглядеть, но потом увидели меж листьев кувшинок слабое сияние, идущее со дна.

— Что это? — спросил Ваня.

Урт помолчал и тихо ответил:

— Звезда.

— Не может быть!

— Звезда, звезда, правду говорю, — заверил водяной печальным голосом. — Я сам видел, как падала. Яркая, как молния. Сверкнула, потом всплеск и тишина, только свет из-под воды.