Дом

Я стал вспоминать с самого начала, уговаривая себя ни на секунду не отвлекаться и предельно сосредоточиться, хотя уже давно напряженное состояние мозга было на пределе моих физических возможностей. Я начал вспоминать с того момента, когда четыре месяца назад сел в поезд в своем городе... и пошел снова тщательно, кирпичик за кирпичиком, избегая пустот и бреши в стенах, строить картину, здание, жизнь, а конкретно - процесс поездки, час за часом, минуту за минутой. Я вспоминал пассажиров в своем купе и в коридоре, наши редкие, малозначительные разговоры (черт бы побрал мою необщительность! Ведь они могли бы сообщить что-нибудь необходимое для меня в данной ситуации. Впрочем, кто мог знать, что так обернется?), вспомнил ворчливую гадкую проводницу, спровоцировавшую меня (надеюсь, что Господь накажет ее за зло, как учили меня в детстве: зло не твори, Господь видит ее и накажет рано или поздно), вспоминал, что они говорили мне и что я отвечал, что и когда ел в вагоне-ресторане и что при этом видел из окна, что привлекло - может быть мое внимание; когда ложился и как спал; и вспоминая до ломоты в висках, до одышки и седьмого пота, весь взмокший, но теперь скорее от страха, чем от напряжения, я вновь пришел к тому же, что в первый раз заставило мое сердце сжаться от ужаса: поезд ехал без остановок, на пути поезда не было ничего. Никакого жилья, никакого селения, или населенного пункта. Первое человеческое жилье на всем пути и был Дом. Волосы зашевелились у меня на голове, когда я проникся глубоко этой мыслью. Я попытался взять себя в руки, расслабиться, лежа на кровати, отдохнул немного и стал вспоминать в третий раз, теперь вдруг, как мне показалось, отчетливо понимая, как сходят с ума. Я еле довел свою память до конца по проезженной уже дважды, на катанной дороге (это-то и плохо, помнится, мелькнуло в голове, что дорога накатанная, теперь невольно клубочек памяти оказался в готовенькой колее, вырытой моими же руками), но и в третий раз результат был все тот же. Виновен. Виновен. Виновен, -сказал, поднявшись, и третий присяжный. Боже мой, застонал я, помоги мне, Боже... Чем же я могу помочь тебе? - кощунственно прозвучало в голове, и я, близкий к обмороку, к помешательству, к самоубийству, провалился в сон, с самой кручи, с пика утомления в бездонную пропасть. Провалился в сон, как небрежно сброшенный с носилок покойник в могилу. Провалился в могилу. Могилу в степи. Могилу в степи. Могилу в степи. МС. МС. МС.

Позже, когда я окончательно утвердился в мысли, что назад, откуда приехал, мне дороги нет, что я попросту не дойду обратно, не пройду столь огромное расстояние (кстати, восстановить удалось и вид из окна, и жалобы пассажиров на малоприглядный ландшафт: бесконечная степь днем и ночью, пустынная, безжизненная степь, преследовавшая поезд, заглатывавшая его и стремившаяся заглотить окончательно в чрево свое), я все же, несмотря на это уже твердое убеждение, еще неоднократно вспоминал всю поездку от начала до конца, еще для одной, еще одной, еще одной контрольной проверки. Я понимал, что на пути назад меня могла бы ждать, восстановленная в памяти, другая станция - если б она была тогда как на пути вперед ожидала одна только неизвестность. И риск. Вполне возможно - риск смертельный... Нет, назад дороги не было. К сожалению. И мне оставался один путь - вперед. Вперед, куда умчался бешеный поезд. Будем надеяться, - что там...

Но прошло еще долгих три недели, на протяжении которых, как и на протяжении предыдущих четырех месяцев, я не переставал ждать поезда - а вдруг, вдруг приедет, остановится, впустит - хотя все меньше верил своему ожиданию; но не переставал напряженно, изо всех сил ждать и надеяться, боясь отходить от Дома далеко, чтобы успеть добежать, если вдруг покажется этот сказочный, сумасшедший, непредсказуемый поезд; не переставал ждать, как узник в камере смертников ожидает чуда без всяких на то оснований, потому что за всю жизнь чудо ни разу с ним не случалось (что уж там чудо! везения ни на грош), и все-таки надеется на него, и никакие трезвые мысли не мешают его глупой надежде: вот загремит отпираемый замок, дверь со скрежетом - таким до жути, до тошноты знакомым -распахнется и ему сообщат об отмене смертной казни. Вам заменили высшую меру наказания на исправительные работы в колонии усиленного режима сроком... О радость! О счастье бытия! О солнце, луна, трава, краски и запахи! Можно дышать, думать, улыбаться, смотреть на небо - это уже не смерть, а то, что не смерть - прекрасно, и будь трижды благословенно! Жить, жить... Главное - жить, остальное приложится, притянется, приклеется, прикипит к жизни человеческой...