Дом

- Вместе с этой тварью, - повторила настойчиво ДНС, ворвался сюда, будто имеешь право вершить суд над нами, любящими друг друга, будто ты один только знаешь, кто как должен вести себя и что хорошо, а что предосудительно. Да, я люблю его, даже зная, что он хочет уйти от нас, и рано или поздно покинет Дом, но чувству не прикажешь, я охладела к тебе, и тут уж ничего не поделаешь, а врываться в чужую комнату посреди ночи, поверь мне, не самое лучшее, на что ты способен. Я-то тебя знаю, - сказала она с неоправданной грустью, видимо, чтобы лишний раз позлить буфетчицу, которая ТТ не знала, как знала его ДНС. -Да... Я была о тебе лучшего мнения, - скорбно добавила ДНС. - А теперь иди. И не забудь захватить с собой и ее... - ДНС брезгливым жестом указала на разъяренную, со сверкающими глазами буфетчицу.

- Может, ты утешишься в ее объятиях. Утешься. Она давно жаждет этого. Я от души желаю тебе этого, и забудь меня навеки.

Судя по легкости и накатанности странноватого слога, она заранее приготовила свою речь, предвидя, наверное, наперед, что визит со стороны буфетчицы и ТТ неизбежен в эту ночь. Я активно хлопал глазами на протяжении всего этого сдержанно-страстного монолога, не зная, как себя вести, и вообще, куда себя девать; но вскоре смущаться мне надоело, я устроился поудобнее в кровати и просто слушал и смотрел на происходящее в качестве зрителя, активно хлопающего глазами от изумления. Невиданные сцены, смертельный номер, только один вечер на манеже, ну и так далее... Когда ДНС говорила, в особо патетических местах она делала плавные жесты руками, и тогда оголялась ее тощая грудь; я не вольно отводил глаза, потому что зрелище это, мягко говоря, было далеко не завораживающим; и в эти моменты мне казалось, что, видя это, ТТ должен был понимать, как мало он потерял (конечно, если он не был конченым болваном, в чем, впрочем, сомневаюсь). Буфетчица, перехватив мой взгляд, что я отвел от груди ДНС, понимающе, злорадно ухмыльнулась - мол, сам виноват, променял меня на такую образину... ТТ слушал ДНС, все ниже и ниже опуская голову, как провинившийся мальчишка, знавший, что совершил проступок, но не догадывавшийся о тяжести его, и вот теперь взрослый человек объяснял ему всю непоправимость и тяжесть совершенного им проступка. А когда обращенный к нему монолог закончился, он вдруг, не говоря ни слова, взял буфетчицу за руку, и они весело, чуть не вприпрыжку поскакали к двери, возле которой, обернувшись, одновременно скорчили нам рожи; буфетчица тому же, считая, видимо, что одних рож явно не достаточно, похлопала себя по заду, гостеприимно приглашая нас в него, а ТТ при этом с самым невозмутимым видом громко пустил ветры, пока обезьянья гримаса не сползла еще с его лица. Однако все это, не исключая и естественных отправлений ТТ, никого не смутило, что поразило меня больше всего; мрачная ночная сценка напоминала кошмарные сны; но я постарался не подавать виду, что ошарашен всем происходящим в моей каморке, что могло бы им не понравиться.

- Ну вот и хорошо, - прошептала умиротворенно ДНС. -Мы ведь поладили, да? Мы расстаемся друзьями? Ведь правда?

Буфетчица и ТТ вышли, а она вновь прильнула ко мне с такой неукротимой страстью, будто вознамерилась продырявить меня в разных местах своими костями.

Несколько дней после этой ночи все-таки ушли у меня на то, чтобы утихомирить не совсем еще успокоившихся ТТ и буфетчицу, пока, наконец, я не почувствовал, что претензий ко мне они не имеют и вполне довольны уже друг дружкой в качестве новых партнеров. Старики в Доме в дела молодых не вмешивались - так уж у них повелось с самого начала -это сообщила мне ДНС, когда я высказал ей свои опасения насчет начальника и его жены. Но определенную холодность в отношении ко мне начальника станции после той сумасшедшей ночи я все же почувствовал. Итак, я, без вины виноватый, своим шагом, вернее, не своим, конечно, а шагом дочери НС, обидел старика. От этого у меня появился неприятный осадок на душе, но старик конкретно ничем не выказывал свою обиду, а жена его как была молчаливой, так молчаливой и оставалась. Через некоторое время я имел основания считать, что тылы свои закрепил и теперь никому не придет в голову делать мне пакости на прощание. Короче, наступало время, когда я со спокойной совестью мог оставить Дом, опостылевший мне до судорог Дом, проклятый Дом, куда занес меня злой рок; оставить Дом, в котором если меня и не любили, то и не ненавидели, а это же было немало после фокусов ДНС, вздумавшей поменять себе любовника, можно сказать, накануне моего предполагаемого ухода из дома.