Дом

— Это было ещё в первую Энергетическую, — ответил Слепень. — Помнишь, что тогда творилось?

— Как не помнить. Ад кромешный.

— Когда американцы с норвежцами накрыли наши авианесущие ледоколы, и северный фронт оказался оголённым, вот тогда стало совсем туго. Специальным сапёрным группам был отдан приказ опустить в нефтяные скважины ядерные фугасы и взорвать их, чтоб никому не достались. Теперь там радиоактивные нефтяные озёра.

— И то верно, от такой нефти только башка как лампочка светиться будет, — сказал Очкарик и, сплюнув изо рта горечь крепкого табака, закурил новую сигарету. — Далеко не уедешь.

— И не только башка засветится, но и ещё кое-что, — подтвердил Слепень, показав пальцем на молнию своих меховых штанов. — Людей было мало, вот и кормили тех, кто был под рукой, стероидами от души, чтобы, значит, быстрее работали. Не ели, не спали. О том, чтобы домой съездить, я вообще уже не говорю. Наш Стероид был среди тех сапёров. А ты думаешь, с чего его так разнесло?

— Кстати, пока не забыл, слышал новость? — спросил Очкарик.

— Какую?

— Говорят, нетуже никакой Америки.

— Да ладно тебе, — устало сказал Слепень. — Старая сказка.

— Точно тебе говорю. Я сам, когда у Сержанта был, слышал, как по радио говорили. Нет больше Америки.

— Но мы-то есть, — ответил ему Слепень.

— Есть.

— Значит, и они есть. У них там творится всё то же самое, что и у нас.

— Ну, может быть, может быть. Да, здоров был человечище, — вздохнул Очкарик, вспомнив Стероида. — Хотя какой там здоров, так, видимость одна. А он откуда родом?

— Центральная полоса. Деревня какая-то или город. Грязи называется.

К ним в ячейку зашёл Махсуд.

— Вам что, здесь грязи мало? — спросил он, не вникнув в суть беседы. — Очкарик, лети к Сержанту, он с тобой говорить будет.

Очкарик тяжело поднялся с ящика и скрылся в темноте бетонной щели. Махсуд сел на его место.

— Теплый, — сказал он. — Xoть какая-то от Очкарика польза. Ты когда снайпера снимешь?! — крикнул он вслед удалившемуся Очкарику.

Махсуд разговаривал со странным глухим шипящим акцентом, как будто все время давился буквой «ха».

— Слепень, а Слепень, — позвал он, таинственно улыбаясь.

— Чего тебе? — Слепень продолжал следить за безлюдной тундрой.

— Покажи жало, Слепень, — попросил Махсуд.

— Да ты уже сто раз его видел, — ответил Слепень рассеянно. В этот момент ему показалось, что небольшой бугорок рядом с гусеницей одного из танков слегка шевельнулся.

— Не жмись, Слепень, покажи, — не отступал Махсуд.

— На, смотри. Слепень достал из украшенных сложным узором ножен кинжал старой работы и, не отрываясь от амбразуры, протянул его Махсуду рукояткой вперёд.

— Ах, хороша вещь, — жадно прошептал Махсуд. — И к чему тебе такое счастье. Тебе не всё равно, каким ножом человека резать. Ты и хлебным сделаешь всё красиво. Я тебя знаю.

— Я тебе говорил, что не меняю его.

— А это смотря на что менять, — горячо заговорил Махсуд, стараясь убедить Слепня. — Проси что хочешь. Ничего не жалко за такую вещь.

— Я тебе клинок — ты мне свою следующую поездку домой.

— А-а, хитрец. Что мне твоим клинком дома делать. Махсуд стал загибать пальцы.

— Считай. У меня дома жён пять штук и все красавицы. Баранов восемьсот голов. Коз пуховых четыреста голов…

— И тоже все красавицы? — спросил Слепень. Этот подсчет он слышал уже в тысячный раз.

— Э-э, зачем смеёшься, — обиделся Махсуд. — Дом — это святое. Если бы не дом, меня бы здесь давно не было. Там у меня отец, мать, сыновья.

— А дочки?

— И немножко, дочек, — нехотя признался Махсуд. — Совсем мало.

— Мало, — пробормотал Слепень. Ему опять показалось, что небольшой бугорок рядом с гусеницей подбитого танка пот шевелился.

— Слепень, назови хорошую цену за клинок. — Да отстань ты.

— А-а, — махнул рукой Махсуд. — Не деловой ты человек. Дождусь, когда тебя подстрелят, и заберу бесплатно.

По бетону амбразуры визгнула пуля, потом прилетел приглушённый звук выстрела. Слепень присел на корточки.

— Что я говорил, — засмеялся Махсуд. — Это тебе, дураку, предупреждение…

Слепень нажал на кнопку микрофона, который торчал у него из наушника внутренней связи.

— Очкарик, — крикнул он. — Слышал выстрел? Все живы… Хватай свой инструмент и двигай на точку. Я засёк его.

Через короткое время Очкарик отозвался.

— Я на месте.

— Видишь танк, тот, который рылом в землю ушёл. Он там один такой.

— Вижу, Слепень, вижу.

— Сбитая гусеница. Рядом маленький бугорок.

— Понял тебя, понял.

Слепень с Махсудом затаив дыхание ждали выстрела, как будто сами сейчас примеривались к цели. Хлопнул глушитель, и довольный голос Очкарика доложил:

— Всем спасибо, все свободны.

— Попал, косорукий? — шёпотом спросил Махсуд.

— Говорит, что попал. Можешь встать и проверить.

— Заманчиво, — отозвался Махсуд, — но ты лучше сам. Слепень снял меховую куртку, надел маску с прорезями для глаз на приклад и накрыл её капюшоном. Он осторожно приподнял обманку над краем амбразуры и быстро опустил её вниз. Потом он повторил всё то же самое, раз за разом выдерживая обманку у щели амбразуры всё большее время. Выстрела не было.

— Ты точно его снял? — спросил Слепень.