Дом алфавита

По другую сторону соседской кровати стоял кислородный баллон, подсоединенный к маске. Над кроватью — выкрашенная зеленой краской полка; стоявший на ней вентилятор выпускал тепловатый, влажный воздух. Его искривленная лопасть и была источником металлического звука.

Казалось, это помещение изолировано от больничной жизни — нет неприятных запахов, безумств и обычной для больницы скудной обстановки.

Брайан осмотрелся. В палате их всего двое. На полу — ковер. Стены увешаны картинами. Гравюры с религиозными сюжетами контрастировали с убранными в рамки фотографиями манерных молодцев и девиц Третьего рейха, стоящих в изысканных и гордых позах.

Перевод в другую палату Брайану показался странным. Несомненно, ему досталась кровать, которую освободил недавно выписанный офицер. Но почему ему? Неужели кто-то, почуяв неладное, убрал его подальше от мучителей? Или он теперь под особым наблюдением?

Палата располагалась напротив той, откуда его перенесли. Лица персонала были ему знакомы.

В лице сестры Петры он не увидел ни единого повода для беспокойства. Она была, как всегда, веселой и услужливой, улыбалась и трепала его по щекам, уважительно и весело болтая без умолку, — все это говорило о том, что его выздоровление шло полным ходом. Брайан принял решение. Признаки улучшения она заметит. А двигаться он сможет свободнее.

Но случится это не слишком резко.

Во время визита в туалет ему открылся новый мир. Ширина коридора, проходившего мимо палаты Джеймса, — целых три метра. Двери располагались не очень далеко друг от друга, — наверное, кроватей в каждой палате немного. С его стороны коридора их палата располагалась ближе всего к торцу здания. За ней шла маленькая палата, а потом — еще одна двухместная. Дальше по коридору — смотровая, туалеты и душевая. Там проходила граница его мира. До самого конца коридора он не добирался. По другую сторону коридора была еще одна палата — по размерам такая же, как у Джеймса.

В старой палате распределение ролей, очевидно, осталось прежним. Крёнер опять занял место услужливой сиделки, — судя по всему, никто не возражал. А значит, он мог свободно ходить по палатам как сотрудник.

Брайан предпочел бы, чтобы это был кто-нибудь другой.

Глава 24

Петра Вагнер была дальней родственницей гауляйтера Вагнера. Сообщать этот факт необходимости не было: фамилия довольно распространенная.

Получив назначение, она полюбила Шварцвальд и его окрестности. В больнице она обрела свое место, хотя грубые манеры военных для нее все еще оставались чуждыми. Все ее немногочисленные подруги, которых позволяла иметь тяжелая работа, тоже работали в госпитале, и в спокойные минуты, проведенные в корпусе для персонала за вязанием кружев и девичьими беседами, ей казалось, что она дома, — Петра редко ощущала, что идет война.

В отличие от нее, почти все подруги грустили по ушедшим на войну возлюбленным, по умершим, пропавшим и искалеченным родным. Жили они в ненависти и страхе. Но хоть на плечи Петры и не давила грусть, нельзя сказать, что она не жила. Даже совсем наоборот.

В госпитале часто случались нарушения, и Петре это не нравилось. Эксперименты с новыми лекарствами, скоропалительные решения, странные диагнозы и неприкрытые притеснения. Здесь действовал один порядок, подразумевавший субординацию и подчинение законам военного времени; хоть это ее и мучило, его частью были казни дезертиров и симулянтов — точно так же как и время от времени случавшиеся убийства из жалости. С этой реальностью ей доселе соприкасаться напрямую не доводилось, хотя она ухаживала за пострадавшими бедолагами.

Петра не переставала удивляться тому, что пациенту, которого прозвали сиамским близнецом, удалось так долго и безнаказанно симулировать болезнь. Она никогда его не подозревала — словно маленькая обезьянка, он бродил, держа своего брата-близнеца за руку. Когда его разоблачили и случилась та история с таблетками, ей пришлось посмотреть на окружающих другими глазами.

Отделение предназначалось для пациентов с расстройствами психики, большинство из них были серьезно больны и, вероятно, не поправятся уже никогда. Эффект от жестких сеансов электрошоковой терапии был непостоянный и сомнительный. Тех пациентов, что выписали с момента ее появления в больнице, ждало туманное будущее: истощенные, они медленно реагировали и не вылечились до конца. Она знала, что врач думает точно так же, но их кровати требовались другим больным — с этим всем приходилось считаться.

А скоро выпишут сразу нескольких ее пациентов.

Некоторые не реагировали на обращения, потеряли речь, — например, Вернер Фрике занимался исключительно своими делами и не интересовался ничем, кроме листочков с датами. Даже знаменитый Арно фон дер Лейен, судя по всему, вообще не понимал, что она говорила, а вот Герхарт Пойкерт понимал все — это она знала, хотя поговорить с ним ей пока не удалось.