Дом англичанина. Сборник

Ветреным ноябрьским днем три немолодые замужние женщины из Поллокс Кросс — Дина Локк, Эми Хардвик и Роза Олливер — собирали хворост в Блэквудском лесу. На миссис Локк были темно-синее платье и короткая жакетка, подчеркивающая ее пышные формы, на Розе и Эми — длинные серые пальто свободного покроя. Все три — лет около сорока. Все без шляп; ветер и ветки деревьев растрепали им волосы, и они висели разметанными прядями. Женщины не уходили далеко от опушки — лес впереди сумрачно чернел и круто взбирался на гору. Позади стройные стволы буков в хаосе оголенных серебристых ветвей с уцелевшим кое-где листком, и зеленый, трепещущий на ветру шиповник ограждали палисадом широкий простор серого неба и желтого горчичного поля. Задрав головы, женщины высматривали на деревьях сухие сучья, и, когда находили их, Дина Локк, грудастая, плотная, живая, с заливистым смехом, закидывала на дерево веревку, к одному концу которой был привязан железный болт. Веревка обвивалась вокруг сука, женщины начинали тянуть изо всех сил, и вот, с громким треском, сук рушился, а частенько и сами они валились наземь рядом со своей добычей. Вскоре им встретился старик с большим, низко перепоясанным животом и тощими ногами, в перехваченных у колен штанах; они спросили у него время, и он вытащил старинные, луковицей, часы, которыми женщины, посмеиваясь, стали громко восхищаться.

— На рождество куплю себе такие часы, — объявила миссис Локк.

Старик трясущейся рукой засунул в карман свой хронометр и удивленно посмотрел на нее.

— Ей-ей куплю, — продолжала она, — коли господь будет ко мне милостив и мой боровок не подохнет.

— Чего городит, и сама не знает, — проворчал он. — Такие часы! Это моего дяди покойного часы.

— А кто он был? Они мне нравятся.

— Кто? Сержант. Улан. Сражался под командой сэра Гарнета Уолсли. Получил эти часы в награду.

— За что?

— За то, что выполнял свой долг, — отрезал старик.

— И только-то? — вскричала Дина Локк. — Почему мне за это никто часов не дарит? А знаете, что я видела, когда в Лондоне была? Часы в вазе с водой — ваза-то стеклянная, — и вокруг них рыбка плавала.

— Рассказывай сказки!

— А вот плавала!

— Сказки, говорю тебе, сказки!

— И стрелка вертелась, как Клакфордская мельница. Вот такие я куплю себе часы! На что мне сдались эти — от всяких там сэров Гарнетов Уолсли.

— Сэр Гарнет был настоящий христианин.

— Ну еще бы, спал на одном ложе с самим Иисусом Христом, — сказала, зевая, Дина.

— Этого я не говорил. — От негодования старик брызгал слюной. — Да что это на тебя нашло? Какая муха укусила?

Дина заливалась смехом.

— Тьфу! — плюнул старик и зашагал прочь. — Экая бочка. Поперек себя шире.

Пройдя с полсотни шагов, он обернулся и крикнул какую-то непристойность, но женщины не обратили на него внимания — они принялись собирать хворост в вязанки; старик показал им нос и заковылял к дороге.

Роза и Дина скоро управились с вязанками, но Эми Хардвик, маленькая, медлительная, молчаливая женщина, все еще копалась.

— Живей, Эми! — подгоняла ее Роза.

— Пошли, — сказала Дина.

— Сейчас, погодите, — вяло отозвалась она.

— Господи, тебя только за смертью посылать! — вскричала Дина Локк и, взвалив на плечи увесистую вязанку, тронулась домой, за ней — Роза с такой же ношей на спине. Через несколько минут они вышли из лесу и вступили на тропинку, что, петляя, вилась наискосок через все горчичное поле в дальний его угол, туда, где на насыпи виднелась живая изгородь. Они шли молча и, дойдя до изгороди, сбросили вязанки и сели на них подождать Эми Хардвик.

Поле, которое они только что пересекли, лежало перед ними; от желтых цветов, колышущихся на ветру, тянуло кисловатым духом. День был хмурый, воздух холодный, место одинокое и уединенное. За полем глаз упирался в стену деревьев. Огромным полукружием разлеглись холмы, и лес, взметнувшись к самому небу, был словно темный погребальный покров на бездыханном теле. Необъятный и мрачный, этот багряный лес, казалось, объял собою все вокруг. Внизу белым ожерельем изгибалась дорога. Десятка два телеграфных столбов, увенчанных фарфоровыми соцветиями, выглядели, придавленные лесной громадой, не выше гиацинтов. Но не грандиозность картины, а разлитая в ней грусть вдруг пронизала Дину Локк. Упершись руками в толстые колени, положив подбородок на руки, она сидела, вдыхая сумрачный воздух и глядя на расстилавшийся перед ними вид.

— О господи! От колыбели до могилы одно и то же! — проговорила она.

— Куда это Эми запропастилась? — спросила Роза.

— Никак не могу с ней подружиться, — заметила Дина.

— И я. Нелюдимая она какая-то и копуша к тому же.

— Нрав у нее больно хмурый. Что и говорить. Роза, нам всегда хочется, чтобы друзья были малость не такими, как они есть. То они лучше, то — чаще — хуже, чем бы нам хотелось. А все равно, считай — тебе еще посчастливилось, раз есть друг. Ты мне по сердцу. Роза. Жаль, что ты не мужчина.

— Да что толку, что я женщина? — откликнулась Роза.

— Ну, ну, не так уж оно и худо; была бы у тебя куча детей, как у меня, не чаяла бы ты, как от них избавиться.