Дом англичанина. Сборник

— Шиллинг, Эми? — воскликнула Роза.

— Ага, — отозвалась миссис Хардвик, не замедляя шага. — Искала ему пару, да больше не посчастливило. Приходите, обмоем его вечерком.

— Идем, Роза, — сказала Дина.

Они осторожно взгромоздили на спины вязанки и, пошатываясь под тяжестью, пошли следом за Эми, но та уже свернула на дорожку между живыми изгородями, идущую к Поллокс Кросс, и скрылась из виду.

— Детки твои, верно, уже дома, — сказала Роза. — Небось ждут не дождутся, когда ты придешь.

— Еще бы! Кто же им животы набьет?

— А как приятно зимними вечерами сидеть с ними у камина, расчесывать им волосы да рассказывать сказки.

— Будто у тебя в доме камина нет, — проворчала Дина.

— Есть, ясное дело.

— Кто ж тебе не дает перед ним сидеть?

Вязанка Дины зацепилась за ветки шиповника, нависавшие над тропинкой, и, едва не упав, она выругалась вполголоса. С хриплыми криками во все стороны порскнули жирующие в траве куропатки. Одна с перепугу ударилась о телеграфные провода и замертво упала на землю.

— Они славные детки, Дина, право же, славные. И они, верно, пишут тебе стишки в Валентинов день и дарят на рождение ленты.

— Они возятся и орут от первых петухов до той лоры, пока не захрапит мой старик… А тогда мне еще хуже.

— Они же дети, Дина.

— У тебя… у тебя тихо и прибрано в доме, и не надо заботиться ни о ком, кроме мужа, а он хороший, добрый человек, и вы сидите с ним по вечерам, играете в домино, в шашки, и он нет-нет да и взглянет на тебя да по руке погладит.

Они шли, спотыкаясь под ношей, и, когда ветер подтолкнул их одну к другой, Дина Локк протянула руку и коснулась плеча подруги.

— Ты мне по сердцу. Роза. Жаль, что ты не мужчина.

Роза не ответила. Снова обе затихли, погрузились в себя и так, в свете умирающего дня, подошли каждая к своему дому. Но каким ветреным, бездомным, опустошенным был мир, погружающийся во мрак. По небу, обгоняя друг друга, неистово неслись тучи, словно обращенное в бегство войско; казалось, прекрасная земля вздыхает, скорбя о неведомом людям бедствии.

Эдвард Морган Форстер (1879–1970) МАШИНА ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ

Часть I ВОЗДУШНЫЙ КОРАБЛЬ

Попытайтесь представить себе комнатушку восьмиугольной формы, напоминающую ячейку пчелиных сот. В ней нет ни ламп, ни окон, но вся она залита мягким сиянием. Отверстий для вентиляции тоже нет, однако воздух свеж и чист. И хотя не видно ни одного музыкального инструмента, в ту минуту, когда я мысленно ввожу вас сюда, нам навстречу льются нежные и мелодичные звуки. Посреди комнаты стоит кресло, рядом с ним — пюпитр, вот и вся мебель. В кресле какая-то бесформенная, спеленутая туша — женщина ростом не больше пяти футов, с серым, словно плесень, лицом. Это хозяйка комнаты.

Раздается звонок.

Женщина нажимает на кнопку, и музыка смолкает.

«Ничего не поделаешь, придется посмотреть, кто там», — думает женщина и, нажав на другую кнопку, приводит в движение кресло. Оно скользит к противоположной стене, откуда все еще доносится настойчивый звонок.

— Кто это? — кричит женщина. В ее голосе звучит раздражение — вот уже в который раз ей мешают слушать музыку. У нее несколько тысяч знакомых — в известном смысле общение между людьми невероятно расширилось.

Но когда раздается ответ, ее землистое лицо расплывается в морщинистой улыбке.

— Хорошо. Давай поговорим, — соглашается она. — Я сейчас выключусь. Надеюсь, что за пять минут не произойдет ничего существенного. Даю тебе целых пять минут, Куно, а потом я должна читать лекцию о музыке в австралийский период.

Она включает изолирующее устройство, и теперь уже никто другой не сможет говорить с ней. Потом одним прикосновением руки к осветительному аппарату погружает комнату во мрак.

— Скорее! — кричит она, и в голосе ее снова слышится раздражение. — Скорее, Куно, я сижу в темноте и теряю время!

Но проходит еще не меньше пятнадцати секунд, прежде чем круглая металлическая пластинка у нее в руках начинает светиться. Слабый голубой свет переходит в багровый, и вот она уже видит лицо сына, который живет на другой стороне земного шара, и сын видит ее.

— Куно, какой ты копуша, — говорит она. Он печально улыбается. — Можно подумать, что тебе нравится бездельничать.

— Я уже несколько раз звонил тебе, мать, — начинает он, — но ты всегда занята или выключена. Мне нужно тебе что-то сказать.

— В чем дело, дорогой? Говори скорее. Почему ты не послал письмо по пневматической почте?

— Мне казалось, что лучше самому сказать тебе это. Я хочу…

— Ну?

— Я хочу, чтобы ты приехала повидаться со мной.

Вашти внимательнее всматривается в изображение сына на голубом диске.

— Но ведь я и так тебя вижу! — восклицает она. — Чего же тебе еще?

— Я хочу увидеть тебя не через Машину, — отвечает Куно. — Я хочу поговорить с тобой без этой постылой Машины.

— Замолчи! — прерывает его мать, слова сына покоробили ее. — Ты не должен плохо говорить о Машине.

— Но почему?

— Это недопустимо.