Дом англичанина. Сборник

И третьего незнакомца тотчас же отпустили, но он не стал от этого веселей, ибо не во власти судьи или констебля было рассеять терзавшую его тревогу, так как она касалась не его самого, а другого человека, чья жизнь была ему дороже, чем его собственная. Когда брат осужденного ушел наконец своей дорогой, выяснилось, что время уж очень позднее, продолжать поиски ночью казалось бессмысленным, и решено было отложить их до утра.

Наутро подняли на ноги всю округу, и поиски возобновились еще с большим рвением, по крайней мере по внешности. Но все находили кару слишком жестокой и не соответствующей поступку, и многие из местных жителей втайне сочувствовали беглецу. Кроме того, изумительное самообладание и смелость, выказанные им при таких необычайных обстоятельствах на вечеринке у пастуха, когда он чокался и бражничал с самим палачом, вызывали всеобщее восхищение. Поэтому позволительно думать, что те, кто с таким очевидным старанием обыскивал леса, поля и тропы, проявляли гораздо меньше усердия, когда доходило до осмотра их собственных хлевов и сеновалов. Поговаривали, что порой кое-кому случалось видеть таинственную фигуру где-нибудь на заброшенной тропе, подальше от больших дорог; но когда направляли поиски в заподозренную местность, там уж никого не находили. День шел за днем и неделя за неделей, а вестей о беглеце все не было.

Короче говоря, незнакомца с низким голосом, который сидел в уголку возле камина на вечеринке у пастуха, так и не поймали. Кто говорил, что он уехал за море, а кто — что он и не думал уезжать, а скрылся в дебрях многолюдного города. Как бы то ни было, господину в пепельно-сером костюме не пришлось выполнить в кэстербриджской тюрьме ту работу, ради которой он приехал; да и нигде в другом месте ему не довелось повстречаться на деловой почве с веселым собутыльником, с которым он так приятно провел часок в одиноком доме на склоне холма.

Давно уж заросли зеленой травой могилы пастуха Феннела и его бережливой супруги; и гости, пировавшие на крестинах, почти все уже последовали за своими гостеприимными хозяевами; а малютка, в чью честь они тогда собрались, успела стать матерью семейства и женщиной преклонных лет. Но история о том, как однажды вечером три незнакомца один за другим пришли в дом пастуха, и обо всем, что при этом случилось, до сих пор хорошо памятна всем жителям нагорья, на котором расположен Верхний Краустэйрс.

Роберт Луис Стивенсон (1850–1894) САТАНИНСКАЯ БУТЫЛКА

На одном из Гавайских островов жил человек, которого мы будем называть Кэаве, так как, правду сказать, он жив до сих пор и его настоящее имя должно остаться тайной; родился же он неподалеку от Хонаунау, где в пещере покоятся останки Кэаве Великого. Человек этот был беден, деятелен и храбр, знал грамоту не хуже школьного учителя и слыл к тому же отличным моряком; он плавал и на каботажных судах и водил вельбот у берегов Хамакуа, пока не взбрело ему на ум поглядеть белый свет и чужие города, и тогда он нанялся на судно, уходившее в рейс до Сан-Франциско.

Сан-Франциско — красивый город с красивым портом, и богачей в нем видимо-невидимо, и есть там холм — сплошь одни дворцы. Как-то раз Кэаве, позвякивая монетами в кармане, прогуливался на этом холме и любовался домами по обеим сторонам улицы.

«Какие красивые дома! — думал Кэаве. — И какие, верно, счастливые люди в них живут, не зная забот о завтрашнем дне!»

Так размышлял он, когда поравнялся с домом, который был хоть и поменьше остальных, но нарядный и красивый, как игрушка; ступени крыльца блестели, будто серебряные, живые изгороди походили на цветущие гирлянды, окна сверкали, словно алмазы, и Кэаве остановился, дивясь такому совершенству, открывшемуся его глазам.

И, стоя так перед домом, заметил он, что какой-то человек смотрит на него из окна, стекло которого было столь прозрачно, что Кэаве видел этого человека не хуже, чем мы видим рыбу, стоящую в лужице, оставшейся на камнях в час отлива. Человек этот был уже в летах, лыс, с черной бородой; лицо его казалось печальным и хмурым, и он горестно вздыхал. И вот Кэаве смотрел на этого человека, а тот смотрел из окна на Кэаве, и оба они — подумать только! — позавидовали друг другу.

Вдруг незнакомец улыбнулся, кивнул и, поманив Кэаве, встретил его в дверях дома.

— Мой дом очень красив, — сказал человек с тяжким вздохом. — Не пожелаешь ли ты осмотреть покои?

И он провел Кэаве по всему дому — от погреба до чердака, и все здесь казалось столь совершенным, что Кэаве был поражен.

— Поистине, — сказал Кэаве, — это прекрасный дом. Жил бы я в таком доме, так, верно, смеялся бы от радости с утра до вечера. А ты вот вздыхаешь, почему бы это?

— И ты тоже, — сказал человек, — можешь иметь дом, во всем схожий с этим, стоит тебе только пожелать. У тебя, надо полагать, есть деньги?

— У меня есть пятьдесят долларов, — сказал Кэаве, — но такой дом должен стоить много дороже.

Человек что-то прикинул в уме.