Дом англичанина. Сборник

— Нет, он не закричал. Он перекосил всю рожу и вобрал в себя побольше воздуху. Богом клянусь, сколько ни живу на свете, а такой страшной рожи еще не видывал. Я потом, пока не пропустил три-четыре стаканчика, все никак не мог прийти в себя. А инспектор выронил револьвер, и он выстрелил, но ни в кого не угодил. И тут вдруг с этим самым Кроссли что-то случилось, его как подменили. Он схватился руками за сердце и за бок, и лицо у него снова стало спокойным и словно мертвым. А потом он принялся смеяться, пританцовывать и дурачиться по-всякому. А женщина уставилась на него, словно глазам своим не верила, и тогда полиция его увела. Если поначалу он был буйный сумасшедший, то тут вдруг стал совсем безобидный дурачок, и они забрали его как миленького. И в санитарном автомобиле отправили прямо в Королевскую психиатрическую лечебницу Западного графства.

И тогда Ричард пошел домой к Рэчел и рассказал ей все, и она тоже рассказала ему все, хотя рассказывать было, в общем-то, нечего. Она никогда не была влюблена в Чарльза, сказала Рэчел, просто дразнила Ричарда и никогда не говорила Чарльзу ничего такого, и он тоже никогда не говорил ей ничего хоть сколько-нибудь похожего на то, что якобы сказал в тот вечер, о котором рассказывает Ричард. Все это, верно, привиделось Ричарду во сне. Она любит его и всегда любила только одного его, невзирая на все его недостатки, которые она тут же и перечислила: скупость, болтливость, неряшливость. Они с Чарльзом тогда спокойно поужинали, но она при этом, конечно, думала, что Ричард поступил очень скверно, когда вдруг ни с того ни с сего, ни слова не говоря, убежал из дому и пропадал неизвестно где целых три часа. А ведь Чарльз мог ее убить. Он и в самом деле принялся вдруг немного ее тормошить — ну, конечно, просто в шутку — и хотел, чтобы она потанцевала с ним, но в эту минуту раздался стук в дверь, и они услышали голос инспектора: «Уолтер Чарльз Кроссли, именем короля я арестую вас за убийство Джорджа Гранта, Гарри Гранта и Ады Колман, проживавших в Сиднее, в Австралии». И вот тут Чарльз совсем свихнулся. Он вытащил из кармана пряжку от туфли и приказал ей: «Постереги ее для меня». А потом заявил полицейским, чтобы они убирались подобру-поздорову, иначе он их всех умертвит криком. Он сделал ужасное Лицо и вдруг весь распался точно на куски, будто его что пришибло.

— Он славный человек, — сказала Рэчел, — и лицо у него такое симпатичное, мне очень жаль его.

* * *

— Ну как, понравилась вам эта история? — спросил Кроссли.

— Да, понравилась, — сказал я, торопливо подсчитывая очки. — История что надо, в духе лучших ирландских саг. Примите мои поздравления, Луций Апулей!

Кроссли обратил ко мне встревоженное лицо и крепко стиснул задрожавшие от волнения руки.

— Это все правда, от слова до слова. Душа Кроссли была разбита на четыре куска, и я попал в сумасшедший дом. О, я не жалуюсь на Ричарда и Рэчел. Это двое милых, симпатичных дурачков, любящая супружеская пара, и я никогда не желал им зла. Они частенько навещают меня здесь. Так или иначе, теперь, когда моя душа валяется, разбитая на куски, я потерял свое могущество. Только одно и осталось у меня, — добавил он, — мой крик.

Я был так углублен в подсчет очков — да еще в это время приходилось слушать его россказни, — что даже не заметил надвигавшейся на нас огромной черной тучи, пока она не заволокла все небо и не закрыла солнце. Упали теплые капли дождя, сверкнула молния, ослепив нас, и тут же раздался оглушительный удар грома.

В мгновение ока все сметалось. Хлынул грозовой ливень. Игроки разбежались и попрятались кто куда, а больные принялись неистово визжать, вопить и подняли драку. Высокий молодой человек, тот самый Браун, который играл когда-то в хентской команде, мгновенно разоблачился и стал бегать нагишом. А какой-то бородатый старик отчаянно взывал к грому, стоя возле нашей будки:

— Ну давай, давай, давай!

Кроссли горделиво прищурился.

— Да, — сказал он, указывая на небо, — вот он каков, этот крик, вот какое действие он производит, но мой крик еще страшней. — Затем его лицо внезапно сделалось встревоженным и жалким, и он заскулил жалобно, как ребенок: — О господи, он снова будет на меня кричать, этот Кроссли. Он его крика кровь стынет у меня в жилах.

Капли дождя так барабанили по оцинкованной крыше, что я едва расслышал его слова. Снова сверкнула молния, снова раскатился гром, еще более оглушительный, чем прежде.

— Но это лишь вполсилы, — прокричал Кроссли мне в ухо. — А только в полную силу он убивает. А, — сказал он снова, — я вижу, вы не понимаете. — Он глуповато улыбнулся. — Я ведь теперь Ричард, и Кроссли должен меня убить.

Тот, нагишом, все еще продолжал бегать, размахивая спицей от крикетных ворот и визжа, — зрелище было довольно отталкивающее.

— Давай! Давай! Давай! — взывал старик. Струи дождя стекали со сдвинутой на затылок шляпы прямо ему на спину.