Дом Аниты

— Сколько часов он мог просидеть со мной на диване, в темноте, обнимая за плечи — просто за плечи! Или держал меня за руку. И всё… Мы безумно любили друг друга, он меня буквально боготворил. А расставаясь навсегда, мы не проронили ни слова. Даже не попрощались. Мы были такими мужественными.

Девушка вся дрожит:

— А потом этот еврей спас свой жалкий труп… и выбрал участь слуги и раба! А меня погнали по морозу в Румбульский лес… Вскоре я уже не чувствовала ног. Меня бросили в лесу — голую на снег. Мы же понимали, что творится. Я слышала плач, крики, автоматные очереди… А он тем временем спал в своей рабской квартире в гетто{131}! Уже начищал сапоги какому-то фрицу. Уже стал тряпкой, рабом, шестеркой!

Девушка кричит так неистово, что начинает харкать кровью. Кровь орошает мне лицо градом пуль, и у меня темнеет в глазах. За всю долгую практику меня еще не избивали так больно. Никогда прежде я не чувствовал таких мощных ударов. Но мне хорошо.

Вскоре удается слегка приоткрыть глаза. Лицо девушки искажено болью. Она рявкает:

— Видишь, мне шестнадцать, я прекрасна и всегда такой буду! Прекрасной героиней, что обрела бессмертие благодаря Румбульской трагедии. А ты?.. Тебе-то уже никогда не будет шестнадцать! Так и останешься мерзким старым рабом, до конца жизни будешь вылизывать сапоги американцам. Так же старательно, как четыре года вылизывал их фрицам{132}!

Она плачет навзрыд, поднимает с пола закутайного ребенка, крепко прижимает к себе.

Она же сказала: некогда я обнимал ее за плечи.

Сухая сморщенная бабуля изо всех сил вслушивается, приставляя ладонь к уху, чтобы не пропустить ни единого слова девушки. Изредка бабуля качает головой — мол, все уловила.

Она с трудом распрямляет узловатое туловище, приподнимается с пола и взволнованно трясет рукой:

— Та оставь ты уже парня в покое! Шо тебе от него надо? Ему ж тогда было всего шестнадцать! Думаешь, он сам не намучился?

Акцент у нее ужасный, режет слух: белорусский сельский диалект, захолустная корявая речь.

Остальные с большим уважением слушают, потому что в России даже необразованных стариков слушают почтительно.

— Запустила коготки в несчастного мышонка и не отпускаешь, — отчитывает она девушку. — Даже кошка нет-нет да и отпустит мышку! Ты что, не видишь — у него тоже кровь идет! Что было, то было.

— Бабушка, конечно, дело говорит, — подхватывает мать семейства. — Только она не понимает, что от любви до ненависти один шаг. Я хочу, чтобы ты задумался, Бобенька: ради кого ты бросил свою любовь?

— Я тогда не знал, — лопочу я, — не знал!

— Ты бросил ее ради Богини Рабства!

Откуда мне было знать, какой предстоит выбор? Инстинкт самосохранения схватил меня за руку и увел не в ту сторону.

Бабушка соглашается:

— Да, мы пошли на смерть, но не как бараны, хотя люди до сих пор так говорят. Мы пошли с достоинством. И теперь нам ставят памятники{133}.

Я ору:

— Я был бы намного счастливее, если б остался с тобой. С самого начала. Но разве меня вел не Господь? Вправду ли мною завладела Богиня Рабства?.. Я знаю только, что я, словно агнец, отправился на другую бойню.

Этот великий город-страна погружен в атмосферу больших ожиданий. Сначала ходили слухи, затем они подтвердились: Иосиф Сталин посетит Манхэттен, дабы попытаться сохранить мир.

Визит этого вождя так фантасмагоричен, что не верится. «Стальной человек», никогда не покидавший свою Россию (не считая Потсдамской и Тегеранской конференций во время войны), и впрямь собирается в дорогу.

Хотелось бы сказать пару слов о Сталине. Об этом великом человеке уже многое сказано гораздо более выдающимися умами; люди большого таланта и большой честности (редчайшее сочетание), раньше всей душой ненавидевшие и его, и все, что с ним связано, теперь развернулись на сто восемьдесят градусов в восторге и восхищении.

Некоторые поэты, которых преследовал его режим, ловят каждое слово, слетающее с его уст, и даже слагают оды, еще больше его возвеличивая. Возможно, его грандиозность загипнотизировала их, точь-в-точь как змея гипнотизирует жертву. Неужели все эти поэты преклонялись перед ним только из страха и сочиняли стихи лишь для того, чтобы спасти свою шкуру? Вряд ли возможно из одного страха сложить столь высокохудожественные оды.

Если вы внимательно изучите страницы истории, вам станет ясно, что после Ленина Сталин занял положение ведущего актера и драматурга русского общества. Его главный противник — австрийский капрал — это понимал. Капрал стал основной и единственной мишенью Стального Человека, а тот — единственным, кто сумел положить капрала на лопатки. Хотя бы за эту победу мы все должны вспоминать имя Сталина с большей теплотой.

52. Дом рушится

В сравнении с другими манхэттенскими апартаментами, наше Учреждение огромно. В нем поместилась бы минимум треть узников, обитавших в концлагерном блоке.