Дом Аниты

Псина поднимает голову и нюхает мою ладонь, подползает к моим ногам и знакомится ближе, обнюхивая мою обувь. Встает и возбужденно виляет хвостом, затем подпрыгивает, головой шмякаясь мне в лицо, тявкает от восторга и облизывает мне всю физиономию.

Как ни странно, я слышу размышления овчарки:

Я очень рада, что снова встретилась с Бобби, мы так давно не виделись. Этот богочеловек умеет гладить мне брюшко — другого такого на свете нет. Уж точно никакого сравнения с моими прежними хозяевами{141}. Как-то раз я напала на него, подпрыгнула и слегка укусила за губу. Он тогда был совсем жалок. Но посмотрите, какой он теперь статный и откормленный!

После того единственного случая — я, между прочим, обучена нападать, это моя работа, зря меня, что ли, баландой кормили — я старалась никогда больше не нападать на Бобби. И он знал. Он нашу породу понимает.

Видите, он по-прежнему любит меня, невзирая на ту старую историю. Вот бы мне такого Хозяина! Но теперь это невозможно — инстинкт подталкивает меня к чему-то другому.

Овчарка подпрыгивает и лижет мне ладонь, а я опять слышу ее голос:

Но он мне поможет, отблагодарит меня за все мои услуги. А они велики. В самом деле, я же вернула его к жизни, вскормив теми самыми сосцами, которые он сейчас чешет.

Они ему прекрасно знакомы. Он бы погиб без молока, которое я вливала ему в рот (от слабости он, бедняжка, не мог ни сосать, ни глотать!). Драгоценное молоко ручейками стекало по его изможденному лицу и впитывалось в снег… Я чувствовала себя доброй и жадной: запасы молока иссякали, мороз стоял невыносимый, даже для собаки. Снег и ничего, кроме снега. Да я и сама по многу дней не видала миски с баландой.

Он должен это помнить и на сей раз обязан помочь МНЕ!

Овчарка заходится свирепым лаем и натягивает цепь. Тогда я, естественно, развязываю узел на паркометре, и собака срывается с места.

Никаких, значит, прощаний, никаких слез. Она пускается бегом, гремя и скрежеща цепью по бетонному тротуару. Через пустой проспект мчится прямиком к русским танкам.

Танкисты стоят в открытых башнях своих машин и осматривают окрестности в бинокль. Собака останавливается перед ближайшим танком и лает на солдата. Она распластывается передом по земле и вытягивает лапы. Такой лай и такая поза означают, что она чего-то хочет, надо обратить на нее внимание. Затем овчарка пытается запрыгнуть на стального коня, но безуспешно.

Танкист смеется: до него дошло. Он тянется за собакой, чуть не вываливаясь из башни. Хватает овчарку за плечи и поднимает, гордо держит тяжелую ношу в сильных руках. Наблюдатели аплодируют этому акробатическому трюку. Собака пыхтит, смеется и лижет солдату лицо. Затем оба исчезают в люке.

Затем происходит нечто — до того внезапно, что почти и незаметно. Наш Иван-Молотобоец, этот огромный детина в синем комбинезоне, перебегает проспект примерно по следам собаки.

Он гонится за ней? Пытается поймать? Или тоже хочет укрыться в недрах стального коня?

Иван подбегает к первому танку и что-то кричит — некий пароль, которого я не понимаю. Видимо, солдат в башне тоже. Затем Иван пытается влезть на огромный бок танка, но башня с лязгом захлопывается.

Прямо в русского целится дуло пулемета, поворачиваясь то вправо, то влево, но оставаясь на уровне сердца. Со стороны кажется, будто Иван препирается со стальной башней, размахивая руками и что-то восклицая, а дуло покачивается из стороны в сторону, словно говоря: «НЕТ!»

Молотобоец смиряется с этим вердиктом. Он слезает с танка, ковыляет обратно к нам и плюхается наземь на углу. Я подбегаю к нему и опускаюсь на колени: