Дом Аниты

Я человек, и не более того — сын «не такого уж доброго человека». Ни избранный, ни проклятый. Я «интернационалист», человек идеального будущего, а не частичка какого-нибудь тараканьего племени или группки! Я тот безматерний ублюдок, что принадлежит всему миру — и никому не принадлежит. Я вечно дожидаюсь снаружи в коридорах учреждений — интернационально ничейный.

Но так ли это? Взгляните вон на ту вершину холма, где посреди вековых скал торчит корявый ствол оливы. Да, как прекрасно я теперь вижу, к чему принадлежу! Я веточка, только что отломанная от большой, перегруженной, тяжелой ветви векового иудейского ствола.

Пусть отдаленно, но я все же связан с этим деревом — принадлежу ему. Как мне повезло, что я не разделил участь погибших в фашистских ямах, но вежливо покорился, точнее, покорно служил. А теперь, взбунтовавшись, одержал своего рода победу.

На этом непобедимом танке я проезжаю по трупу своей Госпожи Неволи. Хоть я и покойник, зато наконец на свободе.

68. Кода. Письмо Ханны Поланитцер к Джуди Стоун

Уважаемая Госпожа Джуди Стоун!

Надеюсь, Вы не сочтете неуместным, если я черкну Вам пару строк. Вообще-то, я не так уж хорошо знакома с Вами: мы связаны главным образом потому, что я мечтала о Вас как о предмете искусства, Объекте Джуди. Кто знает, если бы история приняла иной оборот, возможно, Вы даже насладились бы мною, как наша Госпожа Анита.

Но в каждом из нас таятся неисполненные желания, которые могут возродиться в благоприятных условиях. Мы с Вами были слишком похожи — обе еврейские девушки, какой уж тут огонь страсти! К тому же при Аните это было бы неприлично. Я всегда буду помнить ее. Она была для меня настоящей матерью — она одна внесла в мою жизнь порядок. По натуре я такая неорганизованная — вы не поверите!

Но она ушла и больше не вернется на эту грустную планету. Наверное, в глубине души она желала окончить свои дни в недрах земных — ведь совершенство не выносит разреженного воздуха в небесах.

Я присматриваю за территорией Учреждения. Оно стало кооперативным. Если Вы не знаете, это означает, что каждый жилец — владелец своей квартиры. Но есть еще и коллектив, или кооператив. Поэтому, хоть я и законная владелица, хочу Вам сообщить, что всегда готова возвратить Учреждение к его корням.

Бесконечные коридоры и бесчисленные комнаты безлюдны. Радостный шум большой семьи утих. Я не слышу ни смеха слуг, ни стука хозяйских сапог по паркету. Люди из Румбулы испарились. Ходят слухи, они сыграли важную роль в уличных боях, на самых опасных участках. Возможно, теперь они взаправду погибли. Пусть же они обретут вечный покой и наконец отвяжутся от нас!

Я убрала из кабинета Аниты весь мемориальный хлам. Обстановка у нас стала еще минималистичнее. Какое великолепное пространство для образовательных заседаний с последующими эротико-хирургическими развлечениями на белом пластиковом столе, который я держу в чистоте.

Я загораю, сидя в мягком кресле у окон Большого зала, откуда видно царящее снаружи запустение. Вереницы жилых домов, конторских зданий и небоскребов — всей этой гордости Нью-Йорка больше нет. Тут и там сквозь окна проглядывают стальные остовы. Зрелище тягостное, но по-своему эстетичны нечаянные необычные композиции — особенно по контрасту с роскошной пустотой внутри нашего Дома.

Знакомому Вам Нью-Йорку пришел конец{197}. Хотя, как ни странно, многие фешенебельные районы уцелели, например, наш Верхний Уэст-Сайд в районе Сентрал-Парк-Уэст. В остальном же Уэст-Сайд сгорел дотла.

Вряд ли дело в том, что одни кирпичные дома были огнеупорнее других, поскольку все грекоримские суды и правительственные здания на Фоли-сквер стерты с лица земли. Ратуша сгорела и превратилась в груду пепла. Исчезли и многоуровневые конторские здания на Авеню Америк, а также «Пан-Ам», Эмпайр-Стейт, башни Хелмсли и Трампа и башни-близнецы. Даже их золу развеял ветер.

В общем, не осталось ничего — что, конечно, удобно для реконструкции, которая воспоследует… или не воспоследует.

Как же это произошло? Был ли вообще пожар? Возможно, история с пожаром — выдумка? Пожар — или целый пожарище? Все мы видели огненно-красное небо над городом, но не заметили никакого дыма.

Ясно одно: никто не знает. Или никто не говорит? Но почему сотни тысяч людей, все еще проживающих в разных районах Нью-Йорка, держат рот на замке?

Думаю, знают кое-какие старые бородатые раввины из иерусалимских и цфатских ешивот{198}, хоть они никогда и не бывали в Нью-Йорке. Когда я молча задумываюсь о трагической гибели города, на их понимающих лицах мне чудится румянец. А в их глазах — что-то страшное. Вы же знаете, люди общаются не только при помощи слов.