Дом Анны

Жанна: – Это плата за мою невинность. И мою молодость. Вовремя одумалась, иначе бы умерла у плиты. Всё завтраки и ужины тебе готовила…(усмехается)…

Александр: – Зачем утрировать…Я не запрещал тебе играть. Просто был такой период…

Жанна: – Помним мы все эти периоды. Твои.

Александр: – Не отдашь по-хорошему?…

Жанна: – Вот как ты заговорил…Это угроза?

Александр: – Судиться буду. Докажу, что ты уговорила мать, которая была в критическом состоянии, подписать завещание…

Жанна: – Она его составила и заверила у нотариуса за три года до смерти…Дурачок…(смеется). Ты бы лучше заботился о ней последние годы…

Александр: – У меня был сложный период. Тяжелейшие съемки на Севере. Я звонил ей.

Жанна: – Раз в полгода? Я приезжала к ней каждую неделю, иногда после спектакля, поздно вечером…Понимаешь? У нее никого не было. Она была одинокий, старый человек, которого вы бросили. Ты и брат. Но он сидел безвылазно в Лондоне. Последние десять лет. Ему простительно. И он присылал ей регулярно посылки. Звонил. И на похороны прилетел. Да…Правда, всего на полдня. Но с женой и детьми. Взрослыми детьми. А ты…Ты же рядом был. Триста километров.

Александр: – Замолчи, дура (зло). Тебе тысячу раз говорили. Я заболел…Понимаешь? Сердце. Мне нельзя было вставать с постели. И про смерть мне сказали через два дня… (говорит на повышенных тонах). А на третий уже хоронили. Не мог я приехать.

Жанна: – Бог дал тебе талант, Бог забрал. За похоть твою безмерную, за гордость…Ты же кроме себя никого вокруг не видишь…

Александр: – Я тебя по-хорошему прошу. Там были брошь и кольца бабушки. Княгини Лиговской. Редкая работа.

Жанна: – Это Фридрих Кехли. Отличный вкус был у бабушки. Поставщик Двора императрицы Марии Федоровны.

Александр: – Пойми, не могут фамильные драгоценности принадлежать чужому человеку. Не могут.

Жанна: – А я ей не чужая. Я ей как родная была.

Александр: – Я могу выкупить…

Жанна: – Я тебе уже ответила. Эти драгоценности по праву принадлежат мне. Продавать я ничего не буду. Хочешь – убей меня. Только не найдешь ты драгоценности…

Александр: – Где они?

Жанна: – Святая простота. Ты забыл, что мы с тобой женаты были всего 10 лет. Мы уже больше двадцати лет не муж и жена. Командуй у себя на съемках…А тут ты в гостях, Саша. Драгоценности я отдам нашему сыну, когда буду умирать. Вот и останутся они у твоего рода. Понятно? Они в банке. Просто в банковской ячейке.

Александр: – Зачем ждать? Отдай сейчас.

Жанна: – Я слишком хорошо знаю тебя….А неплохо бы переписать завещание, чтобы они попали в руки Владимира, только когда умру и я, и ты…(смеется).

Александр хватает Жанну за руку и крепко сжимает ее. Лицо искажено от злости.

Жанна: – Отпусти руку, тварь (хладнокровно).

Александр отпускает. Жанна потирает запястье.

Александр садится за стол. Обхватывает голову руками:

– Прости. Ты не представляешь, как мне трудно. Все ополчились против меня. Повсюду негатив. Журналисты словно с цепи сорвались. Разносят мой последний фильм в пух и прах….Залы полупустые. Пять лет съемок…Пять лет жизни ушло на это творение. Понимаешь, есть картины долгоиграющие. А есть, что могут сразу собрать кассу, и ничего не остается ни в сердце, ни в памяти. Мой фильм тяжел для зрителя. Но это хорошее кино. А сейчас повсюду гламурно-глянцевая жизнь. Она обволакивает страну с огромной скоростью… Я и не рассчитывал, что наша картина соберет баснословные деньги. Но не снимать это кино я не мог…

Жанна: – То, что ты снял – хуже не бывает.

Александр: – Как? И ты туда же? (поднимает голову)

Жанна: – Да, сходила на утренний сеанс. На восемь утра. Не было репетиций в этот день.

Александр: – Ты же всегда была беспристрастна. Ты же тонкая и большая актриса. Ну, скажи правду…

Жанна: – Все уже сказали. Ты не любишь людей. В газетах сказали правду. Это парадокс, но…Это правда. Люди чувствуют, когда их не любят. Люди всё чувствуют, даже если они не очень образованны и совсем не аристократы. Ты ошибся, Саша. Это роковая ошибка. Людей, конечно, можно согнуть, запугать, загнать в залы силой. Но заставить их полюбить тебя – нереально. Не случилась свадьба. Нет ни жениха, ни невесты. Да и бунт твой в этом фильме – эфемерный. Бунт придворного холуя. И тот во сне….

Александр: – Это ты говоришь? Ты с ними заодно? Отдели художника от человека. Ты же умела….

Жанна: – Нет больше художника. И человека нет. Есть труп. Живой труп. Хочешь еще послушать? Но я не хочу больше говорить. Дрянь кино. И говорить не о чем…А теперь прошу тебя удалиться. Разговор окончен.

Александр встает из-за стола (играет желваками):

– Если честно, то мне наплевать на любую критику. Я выше ее…Она для меня умерла. Кроме брезгливости я ничего не испытываю…А разговор… Нет, не закончен. Я хочу услышать окончательный ответ.

Жанна: – Можешь судиться со мной, драгоценности не получишь. Пошел вон.

Александр: – Мило. Очень мило. По-хорошему не хочешь. По-плохому желаешь?

Жанна: – Тебе не выгоден такой процесс. Выиграть? Наверное при твоих связях и деньгах, сможешь…Да только имя твое навечно пропахнет сортиром…(усмехается)…