Адела. Я подошла взглянуть, снеслись ли курицы.
Бернарда. Чего же ей было высматривать? Ведь мужчины уже ушли.
Адела
Бернарда
Ангустиас
Бернарда. На что ты смотрела и на кого?
Ангустиас. Ни на кого.
Бернарда. По-твоему, женщине из такой семьи, как наша, прилично гоняться за мужчиной в день панихиды по отцу? Отвечай! На кого ты смотрела?
Ангустиас. Я…
Бернарда. Да, ты!
Ангустиас. Ни на кого!
Бернарда
Понсия
Бернарда. Вон отсюда все!
Понсия. Она это сделала не подумавши, но что плохо, то плохо. Я глазам своим не поверила, когда увидела, как она выскользнула во двор. А потом еще постояла у окна, послушала, о чем разговаривают мужчины. Ну, известное дело, разговор был такой, что хоть уши затыкай.
Бернарда. Вот для чего они приходят на похороны.
Понсия. О Паке Росите. Вчера вечером ее мужа привязали к яслям, а ее посадили на круп лошади и увезли в оливковую рощу.
Бернарда. А она?
Понсия. Она с полным удовольствием. Говорят, ехала, заголя груди, а Максимилиано держал ее, как гитару. Ужас!
Бернарда. И чем же кончилось?
Понсия. Известно чем. Вернулись уж под утро. Пака Росита с распущенными волосами и с венком на голове.
Бернарда. Вот шлюха-то! В нашем селении она одна такая.
Понсия. Потому что не здешняя. Она издалека. И те мужчины, которые были с ней, тоже из пришлых. Здешние на это не способны.
Бернарда. Да, но они не прочь поглазеть и почесать языки. Для них это потеха – пальчики оближешь.
Понсия. Они еще много чего рассказывали.
Бернарда
Понсия. Стыдно пересказывать.
Бернарда. И моя дочь все это слышала?
Понсия. Ясное дело!
Бернарда. В своих теток пошла; эти дуры дебелые так и млели, когда их улещал какой-нибудь враль. Сколько нужно мучений принять, сколько сил потратить, чтобы приучить детей вести себя как положено и не очень-то вольничать!
Понсия. Да ведь у тебя дочери уже на выданье! Они еще мало с тобой воюют. Ангустиас, должно, далеко за тридцать.
Бернарда. Тридцать девять исполнилось.
Понсия. Ну вот. А у нее до сих пор нет жениха…
Бернарда
Понсия. Я это не в обиду тебе сказала.
Бернарда. Тут во всей округе не сыщешь человека, который мог бы к ним подступиться. Здешние мужчины им не пара. Что же ты хочешь, чтобы я выдала их за каких-нибудь батраков?
Понсия. Тебе бы надо попытать счастья в другом селении.
Бернарда. Ну да, продать их на сторону!
Понсия. Нет, Бернарда, просто перебраться в другое место… Правда, в другом месте они считались бы бедными.
Бернарда. Прикуси свой ехидный язык!
Понсия. Вот и поговори с тобой! Мы свои люди или нет?
Бернарда. Нет. Ты мне служишь, а я тебе плачу, вот и все.
Служанка
Бернарда. Иду.
Понсия. Кое-что можно бы отдать бедным.
Бернарда. Ничего они не получат! Ни единой пуговицы! Даже платка, которым мы прикрывали ему лицо.
Амелия. Ты приняла лекарство?
Мартирио. Да что от него толку?
Амелия. Однако же ты его приняла.
Мартирио. Я все делаю как заведенная.
Амелия. С тех пор как приехал новый доктор, ты вроде приободрилась.
Мартирио. Я чувствую себя все так же.
Амелия. Ты обратила внимание, что Аделаида не была на похоронах?
Мартирио. Я так и знала, что она не придет. Ее жених не позволяет ей выйти за порог. Раньше она была веселая, а теперь совсем сникла, даже не попудрится.
Амелия. Уж и не знаешь, что лучше, иметь жениха или нет.
Мартирио. Все одно.
Амелия. А все из-за этих пересудов, житья от них нет. Аделаиде, должно быть, туго пришлось.
Мартирио. Она боится нашу мать. Только мать и знает, что за плечами у ее отца и откуда у него земли. Всякий раз, как они встретятся, она ей этим колет глаза. Отец Аделаиды убил на Кубе одного человека, чтобы жениться на его вдове. Потом, уже здесь, он ее бросил и сошелся с другой, у которой была дочь, а потом спутался с этой девушкой, матерью Аделаиды, и, когда вторая жена сошла с ума и умерла, женился на ней.
Амелия. А почему же этого подлеца не засадили в тюрьму?
Мартирио. Потому что мужчины в таких делах покрывают друг друга и никто не хочет донести на него.
Амелия. Но ведь Аделаида ни в чем не виновата.