Дом без привидений

Сперва в армии, но там некому было оценить — почти полярный круг, кроме поварихи и жены комбата — ни одной женщины, а на этих и смотреть не хотелось, даже после столь долгого воздержания. Зато потом! Питер! Мореходка! Одна бескозырка с хлопающими по щекам ленточками чего стоила! Отутюженные клёши, отполированная бляха ремня — искрящая якорями! Белесая фланелька (рубашка из толстой фланели), строгий галстук гюйс… Девчонки заглядывались — даже спотыкались, «оглянувшись посмотреть, не оглянулся ли он». Мальчик из Твери, большие амбиции и дырявые карманы. Казалось, впереди — только романтика моря, долгие расставания с заплаканной любовью на пирсе, скупые радиограммы в дальних походах, пальмы и губастые негритянки в мифических странах. Военная кафедра обещала ступить на мостик уже в серьёзных погонах. Солёные брызги Балтики, свинцовые туманы, обветренные мужественные щёки… Конец 80-х, начало 90-х, страна в эйфории перемен! Откроют границы, негритянок будет валом! Хлынули закардонные товары, джинсы и «Coca». Казалось, до чуда оставалось совсем чуть-чуть. До полной свободы — рукой дотянуться. Слово «инфляция» ещё только возносилось гильотинным ножом над всеобщим ликованием. А потом женитьба, неоконченная «бурса» — надо кормить семью. Развал в стране, осиротевший запущенный флот и, как единственный выход зависнуть в Питере — работа в ментовке — по кропотливой протекции друзей. Сомнительная карьера среди изрядно пьющих сослуживцев. Отсутствие перспектив на государственное жильё, а потому — липкий обмен квартиры Зининых родителей. Оттягивание с потомством, так как — «нечего нищету плодить». И вот Кешка, случайно получившийся, но всё же — сын и это успокаивает.

Но как-то незаметно всё получилось.

Очень уж быстро.

Ррраз, и нет юности, планов, вдохновляющей романтики впереди. Оппа, и — отец. А зачем? Он этого просил? Ждал? Желал? Само как-то всё идёт — безвольно, бесконтрольно. Стальная колея взрослой жизни мягко, но лихо втянула Александра на свой прямой, тусклый, безрадостный и быстрый путь к погосту. «Мне уже многое поздно, — как поёт Юрка Лоза, — много, кем в жизни не стать… вот мне и стало за тридцать, самое время мечтать…» А почему собственно?! Какого рожна? Что меня тут держит? Теперь вот уже можно устроиться, опираясь на незаконченную бурсу и ментовской опыт… ну даже охранником на любой теплоход — возьмут с руками и ногами(!), а почему нет? Кому и чем я обязан?! Кеше? Пусть скажет «спасибо» за появление на свет! Зине? За то, что я из себя сейчас представляю — небритый и с отвислыми коленками на брюках вместо стрелок на чёрных морских клёшах?!

Саша заметно для Зины и прохожих вздрогнул. Супруга тревожно посмотрела на него — было видно, что муж где-то очень далеко сейчас, и в его уме решаются непростые вещи. Тень надвигающегося мысленного шторма накрыла его лицо.

Они незаметно для себя вышли на Дворцовую площадь перед Зимним. Ангел с Александрийского столпа отразил золотом на крыле солнечный луч, на секунду ослепив Сашу. «Вверх надо — выстрелила мысль, рикошетом луча прошив его мозг, — что ж я всё в грязи копошусь…»

Им на встречу пружинисто шёл невысокий прохожий, поджарый, в тёмном плаще с поднятым воротником и чёрной шляпе. Явно старался не выделяться, но это получалось у него примерно как у жирафа на водопое среди ланей… Всё в нём словно кричало, задиралось и бросало вызов: белые шарф и перчатки, острые носы лакированных сапог, развевающиеся полы плаща, две глубокие морщины в углах усов, дымящая в серебрянном мундштуке сигарилла. Аура ледокола расходилась от джентльмена кругами, заставляя остальных прохожих вздрагивать и оглядываться, а то и показывать пальцами ему в спину. Зина близоруко прищурилась, разглядывая встречного и, наконец, сформулировав образ человека, засмеялась:

— Сашш, гляди! А вот этот… мог бы быть Д`Артаньяном!

Муж повращал глазами, возвращаясь «на землю», пригляделся к прохожему и икнул.

— Дыкк… это ж и есть Боярский!!! Оппаньки…

Зина пробуксовала застрявшей в кинопроекторе плёнкой и так же, как таящий на экране кадр, начала сползать по рукаву мужа. Ноги у неё подкосились, лицо блаженно расплылось в неизвестной мимической гримасе: брови произвольно отплыли на лоб, глаза округлились до вертикальных овалов, рот оскалился и своими уголками попытался дотянуться до ушей. Саша встряхнул жену, помогло лишь частично: она выпрямилась, крепко сжала ручки Кешиной коляски, развернула её как болид на крутом вираже, и помчалась наперерез актёру.

Боярский поначалу испугался.