Дом без воспоминаний

Первая заключалась в том, что все игроки были гипнотизерами. Синьор Ф. был штатным профессором клинической психиатрии и лечебного гипноза, а синьор Р. – специалистом по регрессивному гипнозу. Отсутствовавший в тот вечер синьор З. был экспертом по парасомнии, практиковал гипноз во время сна: вскоре Пьетро доведется узнать его очень хорошо. Второй особенностью было то, что играли они не в покер и не в тресетте, а в игру, появившуюся в шестнадцатом столетии.

Для игры в «Обливио» требовалась колода флорентийских карт «тарокки».

Пьетро не знал этой игры, но его все равно усадили на место синьора З., чтобы он учился, глядя на остальных. По мере того как продолжалась партия, он постигал некоторые правила, а главное, видел своего отца таким, каким никогда в жизни не видел: не только веселым и общительным – таким он всегда бывал с посторонними, а с сыном – никогда, – но и невероятно раскованным и развязным. Ведь в этом маленьком мужском кружке соблюдались ритуалы и привычки, выработанные за годы веселых похождений, праздношатания и грандиозных попоек.

– Ну как, Пьетро, начинаешь что-то понимать в игре? – спросил в какой-то момент синьор Ф.

Пьетро попытался ответить:

– Играть обязательно вчетвером: банкомет, принимающий, партнер и снимающий колоду. Каждый занимает определенное место за столом. Кроме обычных мастей, то есть треф, червей, пик и бубен, есть еще триумфы, или старшие арканы, которые содержат символы, к примеру знаки зодиака, или аллегории, такие как «колесо Фортуны» либо «дом дьявола». Нужно составлять комбинации или последовательности. Карта «шут» нарушает игру.

– И все? – подстрекнул его синьор Ф.

Пьетро пролистнул колоду, вынул карту:

– Я пока не понял, как работает эта…

На карте был изображен странный безглазый человечек с широким, совершенно гладким лбом. Он поднимал голову к небосводу, усеянному звездами и планетами.

– Хорошо, что ты отметил именно эту фигуру, – похвалил его синьор Р. – Возможно, через несколько лет мы тебе расскажем, как она работает.

– Через несколько лет? – дерзко сощурился Пьетро, бросая карту на стол. – Уверен, в какой-нибудь замшелой флорентийской библиотеке хранится пособие по этой игре, там я и найду ответ.

Ему казалось, что он пошутил остроумно, в духе вечеринки. Но присутствующие молча обменялись взглядами.

Ответил ему синьор Ф.:

– Я убежден, что все обстоит именно так, как ты сказал, но эта игра, одно время крайне популярная, была практически запрещена во Флоренции и во всей Тоскане – и на то есть причина…

Пьетро был ошарашен.

Синьор Р. продолжил:

– Говорят, что «Обливио» так вовлекала в себя игроков, что они теряли чувство реальности. Многих настолько затягивала, что они забывали пить и есть, играли дни и ночи напролет, пока не падали, обессилев.

– Как это возможно? – спросил Пьетро. Он изучал одержимость играми – игроманию, – но не мог уразуметь, как простая карточная игра может оказаться смертельной.

– Не знаю, правильно ли ты все понял, – начал объяснять синьор Б. – Но в этой игре есть рудименты искусства гипноза.

Однако Пьетро по-прежнему был настроен скептически.

Синьор Ф. снова взял карту со слепым человечком под звездным небом.

– Взгляни еще раз на эту фигуру.

Пьетро нагнулся над столом и прочитал надпись на латыни:

– «Malleus Animi». – И перевел: – «Молот разума».

– Взгляни хорошенько на его лицо… – подтолкнул его синьор Р.

Человечек стоял, разинув рот.

– Он застыл в изумлении перед красотой небес, – отметил Пьетро. – Но как это возможно, если он слепой?

– Эта карта – самая сильная в «Обливио», – сообщил ему синьор Ф. – Она изображает того, кто видит умом: когда из колоды выходит эта фигура, один из игроков объявляет: «Habemus Malleum Animi»[2], и игра обнуляется.

«Habemus Malleum Animi», – повторил про себя Пьетро.

– Будто эту партию никогда и не играли, – добавил синьор Б., видя, что до сына не доходит. – «Malleus Animi» – единственный, кто знает правду, и только он может разрушить иллюзию, заставить закончить игру. Пока не выйдет эта карта, игра продолжается. А если она не выйдет никогда, игрокам конец.

– Они остаются в плену ненастоящего мира, – кивнул Пьетро.

– А вдруг мы уже попали в него? – задался вопросом синьор Ф.

– Наши пять чувств служат для того, чтобы считывать все, что нас окружает. Тем не менее и они могут обманывать нас, – пришел ему на помощь синьор Р. – «Я знаю одного бога – себя», – процитировал он. – Все остальное: люди и все, что меня окружает, может быть простой проекцией моего подсознания. Точно так же можешь рассуждать и ты, и любой другой.

– И то, что я зову «реальностью», может быть попросту игрой… Как «Обливио», – непринужденно подхватил Пьетро.

Все умолкли.

– Единственный способ проверить – это… умереть, – заключил он, сам удивляясь такой своей логике. – После смерти память должна вернуться, ведь Бог не может умереть, правда?

Все трое переглянулись, на сей раз с довольным видом.