Дом без воспоминаний

Только эхо отвечало ему, а наверху перед Джербером предстало удручающее зрелище: кухонные табуретки валяются на полу или сдвинуты в угол, к столу, где громоздятся бутылки и грязные тарелки. Из открытого, отключенного холодильника пахнет плесенью, несмотря на то что он пустой. Конфорки заросли грязью, из крана в раковину сочится вода. Он прошел в следующую комнату, гостиную, где вытертый диван стоял перед телевизором с покрытым пылью экраном. В туалете без окон журчал неисправный унитаз. Наконец, в спальне – шкаф, где остались одни только разнородные плечики. И две железные кровати с голыми матрасами.

Они уехали, только сейчас дошло до Пьетро; пришлось смириться с очевидным фактом. Хотя вернее было сказать – это он не успел их остановить.

Джербер прислонился к стене, голова у него кружилась. Он сполз на пол. Какое-то время сидел неподвижно, стараясь отдышаться. Ему явился синьор Б. Пьетро обвинял отца в том, что отец не поверил в версию событий, представленную мальчиком двадцать два года назад. Не оказал помощь, а, наоборот, заставил всю жизнь страдать от последствий того, что с ним приключилось и в чем не было его вины.

Но я поступил еще хуже, подумал Пьетро. Хотел любой ценой освободить Николина только затем, чтобы доказать свое превосходство над сказочником.

Истина всегда была у него перед глазами. Но увидеть ее помешало самомнение.

Улеститель детей снова услышал вопль, который Нико издал, услышав, что его опять вернут Мире. Этот крик будет вечно преследовать гипнотизера. Цена, которую он заплатит за ошибку в суждениях.

Затерянная комната, в которой заперт Нико, не в его уме. Такая комната для него – весь мир.

55

Тем воскресным августовским утром Элиза Мартиньш проснулась рано во влажных объятиях удушающего зноя, окутавшего Лиссабон. Ночная рубашка прилипла к спине, волосы, черные как вороново крыло, пропитались потом. Она повернулась к окну: сквозь жалюзи просачивался бледный солнечный свет; стало быть, небо покрыто легкой матовой дымкой.

Рядом с ней, животиком кверху, с открытым ртом, крепко спал Дариу, вцепившись в одну из ее грудей, выскользнувшую из выреза. Хотя сыну уже исполнилось три года, он по привычке насыщался материнским молоком, особенно по ночам. И тело Элизы продолжало снабжать его пищей. Она сама в глубине души эгоистично надеялась, что их особенная, неразрывная связь продлится еще немного. К тому же у маленького Дариу не было никого, кроме нее, в этом мире. И у нее самой не было никого, кроме сына. Хотя они казались такими разными.

У мальчика были светлые волосы и почти прозрачные глаза.

Поднявшись не спеша, чтобы не разбудить его, Элиза пощупала трусики, надетые на мальчика, и простыню под ним: сухо. По крайней мере, ей удалось приучить его не писаться в постель, и не придется без конца тратиться на подгузники.

Прежде чем выйти из комнаты, она обложила сына подушками: боялась, что он станет тянуться к маме во сне и свалится на пол. Такого никогда не случалось, но сама мысль пугала.

Хотелось поцеловать малыша, но он так сладко спал. Элиза сдержала порыв, хотя и с болью в сердце. Смешно, ничего не скажешь. Только мать знает, как трудно удержаться, чтобы хоть чуточку не приласкать ребенка.

Прикрыв за собой дверь, она прошла в туалет и, чтобы не шуметь, не стала спускать воду. Вымыла руки, сполоснула лицо и босиком направилась в кухню. Завязав волосы в хвост, приготовила чашку растворимого кофе и открыла окно, чтобы немного проветрить комнату. Вспомнила, что нужно снять белье, которое вечером развесила на балконе сушиться, иначе голуби, а их, как всегда, полно во дворе многоквартирного дома, нагадят на выстиранные вещи.

Но сначала присела к столу выпить кофе. Пока пила, глядела в окно.

С детства она мечтала жить в мансарде, откуда открывается красивый вид. Вместо того ей достались выщербленные фасады соседних домов. Они с Дариу поселились в маленькой квартирке в районе Моурария еще до его рождения, после того как родители Элизы выгнали дочь из дому и порвали с ней всякие отношения, не приняв ее связи с отцом невинного создания, которое она носила в чреве. Такой квартал – не лучшее место для того, чтобы растить ребенка, но мужчина, который клялся любить ее и заботиться о ней и о малыше, испарился. Или она сама заблуждалась, полагая, будто он в пятьдесят лет бросит жену и троих уже подросших детей, чтобы уйти к новой семье.

Беременная, без гроша в кармане, Элиза Мартиньш вынуждена была придумать себе новый способ существования.

Не так она представляла себе свою жизнь в двадцать два года. Но старалась изо всех сил. Сделала достойной убогую квартиру, где раньше жил торговец наркотиками, попавший в тюрьму, и нашла работу: устроилась к одному адвокату секретаршей на неполный рабочий день. Пока она трудилась, с Дариу сидела соседка. Но в остальное время сын принадлежал только ей. Хотя порой и бывало нелегко, ребенок был всем, чего она хотела от жизни, больше ей ничего не требовалось.

Она убеждалась в этом каждый раз, когда Дариу протягивал к ней ручонки и звал: «Мамаи».