Дом дервиша

Это растворимый чай, моча в порошке. Аднан не пьет такую дрянь, но времени, пока Кемаль ходит за чайником, достаточно, чтобы подменить пузырек. Разжать ладонь и снова сжать. Готово. Так просто. Он берет красный с серебряным пиджак из шкафчика. Цептеп на ухо, а лазерную пишущую головку в сантиметре перед правым глазом — финальный штрих. Айше права: аксессуары — главное в наряде. Аднан аккуратно кладет украденный пузырек в карман.

— Полагаю, ты попал в пробку на Босфорском мосту, — говорит Кемаль, включая чайник. — Что это было? Какая-то старушка решила, что оставила газ включенным, и развернулась на сто восемьдесят градусов?

— Нет, это было самоубийство.

— Блин.

— Парень съехал с моста, вернее, вылетел за ограждение.

— Ты это видел? — Кемаль размешивает сахар, кристаллики крутятся на дне стакана.

— Я велел ему это сделать. Я и еще пятьдесят человек. Мы стояли и орали «Давай!». И он это сделал.

— Блин… — снова повторяет Кемаль. Он ставит чашку на кофейный столик рядом с пиратскими нано Кадира. — Блин…

Но Аднан уже больше не в офисе Озера. Он уже и не на мосту, не смотрит, как колеса красной «тойоты» крутятся в воздухе. Он в Каше, в самом конце лета, на отцовском гюлете.[116] Возле мягкого изгиба побережья у подножья гор Тавр в самом конце сезона, в октябре. Каш всегда рекламируют как некий заповедник, потайное местечко, где жизнь течет куда размереннее, чем на курортах Эгейского побережья, где все происходит в ритме танца. Каш видел чужие ошибки и решил не повторять их. Не слишком богатые туристы, которых заносит сюда свежий ветер надвигающейся осени, не особенно привередливы. У них есть солнце, тепло и бирюзовая вода, такая же глубокая, как время. Аднану только что исполнилось четыре. Он в отцовской лодке, которая везет дайверов понырять у затонувших ликийских гробниц. Аднан ковыляет между девушками в бикини и парнями в плавках, которые расстелили полотенца на палубе. Девушки воркуют над ним, мужчины улыбаются. Он симпатичный малыш с улыбкой, похожей на гримасу, как бывает у детишек, которые растут под постоянным солнцем. Дайверы в воде выглядят словно огромные бледные морские звезды. Гробницы из светлого камня светятся под водой. Отец Аднана готовит кефте на маленьком газовом гриле, который закреплен на борту. Затем придет время встретиться с полетом дяди Эрсина, который доставит еще пива и водки и увезет Аднана домой. Отец Аднана не хочет, чтобы мальчик находился рядом с пьющими туристами. Гюлет дяди Эрсина встает вдоль борта отцовского гюлета на расстоянии вытянутой руки и легонько покачивается на волнах. Этого расстояния хватает, чтобы передать ящики с пивом и водкой в одну сторону и Аднана в другую. Может быть, то был внезапный порыв ветра с гористого побережья или отец и дядя зазевались, а может, он просто слишком тяжел для четырехлетнего ребенка. Как бы то ни было, но в момент, когда отец передавал Аднана дяде, он не удержал ребенка, и тот плюхнулся в воду.

Он не умеет плавать, ему всего четыре. А даже если бы и умел, то шок и холод парализовали бы его. Аднан камнем идет вниз. Он видит воду над головой, глядя в вогнутую линзу света между двумя лодками. Он чувствует, что ноги бешено бултыхаются, но все равно идет камнем вниз, а вокруг него поднимаются странные пузырьки. Пузырьки. Линия света сужается, превращаясь в ниточку, когда очередная волна подталкивает лодки друг к другу. И наступает темнота. Он помнит, как барахтался в темной воде, в голове и легких гудело от этой черноты, грудь сжималась от нехватки воздуха, но он не мог дышать, хоть и должен, должен, но не может, но должен. Он барахтается, но уже не видит света и не понимает, всплывает или тонет.