Дом для бродяги

– Лёля, да кто ж ему откажет? Говорят, в больнице его пытались усыновить раз двадцать. Загадочное существо этот Федя. Даже волшебное, пожалуй.

– Ага, и как же его, такого волшебного, родная мать выбросила на помойку? Даже без пеленки, зимой, – шепнула Лёля. И снова сползла по стене.

– Иногда люди рождаются без пальцев, даже без рук и ног. А иногда без совести. Жаль, такого увечья окружающие не видит. – Я села рядом. – Значит, ты нашла его?

– Он уже холодный был. А врач попался хромой на эту самую совесть. Глянул разок и приговорил: не жилец. Я с ума сошла и почти его… – Лёля усмехнулась и закрыла глаза. – Клим воровал лекарство и увидел. Так мы и познакомились. Врезал мне, я огрызнулась, но доктор уцелел. А после Клим забрал Хому. А я ударила Клима и сказала, что вырасту и еще отомщу, побольнее. И ушла… почему Хома тебе дразнилки кричит? Тебе, а не мне?

– Хочешь отомстить мне?

– Платье изрежу, – пообещала Лёля.

– Давай перешьем тебе, так и порезать получится, и годным оно останется, и не мое будет. Удачная месть?

– Ну ты и дура, – Лёля повесила голову и замерла в странном положении на корточках, чуть покачиваясь. Волосы у неё обрезаны коротко и неровно. Падают на лицо… я три раза дарила Лёле заколки. Без толку, все подарки мгновенно оказывались у младших девочек. Хотя я – дура, а она как бы умная.

Внизу, в бывшем бальном зале, переделанном под столовую, кто-то громко расхохотался. Ладони захлопали по столам, звук стал общим, и таким громким, аж стекла задребезжали. Значит, кормят вкусно. Или блюдо новое? Позавчера так орали и хлопали, глядя на Якова с салфеткой под горлом: он пилил ножом мясо, а заодно рассказывал о правилах этикета, часто отвлекаясь на жонглирование попавшими под руку предметами. Вчера еще громче ревели и гудели: Паоло раздобыл инаньские палочки для еды и разобрал ими рыбину в считанные мгновения! Ему кричали «браво!»… и после просили освободить от костей всю рыбу, для всех. Он чистил и радовался, чирикал тонким голоском, сбиваясь с одного наречия на другое и смущенно прикрывая рот, когда никто не понимал сказанного. Интересно, сколько языков знает Паоло? Вроде бы пятнадцать. Но пишет грамотно лишь на пяти, – так он сам сказал, отчаянно смущаясь. Как будто признался в лени и безграмотности.

– Пятнадцать? Да он не старше Федьки, когда успел.

Ну вот. Опять я, оказывается, бормочу мысли вслух.

– Я правда сказала вслух? Или ты мысли читаешь, Лёля?

– Не читаю. Вот еще.

– У Паоло дар к языкам, у его отца такой же. Говорят, Микаэле Ин Тарри ни разу не потребовался переводчик. Вообще ни разу.

– А золото? Вытягивать золото – тоже дар?

– Не вытягивать. Они что-то другое делают, я не понимаю, что именно. Я вообще не понимаю про деньги, если честно. Но даже я внятно вижу: Микаэле и Николо похожи, они оба делают что-то невероятное. Не тянут золото, не присваивают и не прячут по сундукам. Они… пахари. Готовят почву, сеют и растят, собирают урожай золота и опять его пускают в дело. Еще вижу, что Паоло не хочет заниматься деньгами. Слишком тонкая душа. Мне и Николо сказал: брату трудно, золото вроде норовистого коня, слабых и сомневающихся сомнет на раз. Хотя Паоло не слабый, а деликатный.

– Плохо объясняешь, то пашня, то лошади. Но пусть так. А сам Николо?

– У него нет выбора. Теперь он старший, ты же знаешь.

– А…

По коридору потянуло холодом. Я поежилась, удивляясь сквозняку… и замерла, осознав его природу. Темный ветер! Тот самый, из-за порога. Значит… да: вот и ледяные иглы явились. Секут кожу, врезаются остро и болезненно, выстуживают душу.

– Лёля, – шепотом выдохнула я, морщась от боли. – Лёля, кто-то открыл дверь. Нет, что я говорю? Надо объяснить, ты же не знаешь моего дара. Рядом беда. Или ритуал, или человека убили? Нет, не то, все не то. От смерти была бы только тьма, от порога – ветер. А тут еще и иглы, и лед. Никак не могу сообразить…

– Что ты вообще говоришь? О чем?

В столовой вдруг стихли голоса, смех оборвался резко до жути. Я поперхнулась шершавым ледяным воздухом. Тьма – густая. И лед, и тень все плотнее ложится…

– Одержимый, – наконец, я выбрала годный ответ. – Лёля, можешь выглянуть в зал? Только смотри через зеркальце. Прямой взгляд он учует.

Шагов Лёли я не слышала. Мне было очень плохо, я вовсе не двигалась, дышала через раз. Сидела, осторожно терла ладони друг о дружку. Затем заставила себя резко, с силой промассировать уши. Надо очнуться! Пора мыслить трезво и быстро. Что происходит? Что именно я чую, как мне понять свои ощущения? Темная жуть мощнее и плотнее всего, что доводилось испытать прежде. Хотя я не стою на пороге, тем более не перешагнула его! Я – в своем мире, но воспринимаю лед так, словно очутилась в норе, по ту сторону! В чем же дело?

– Юна, вот одеяло, грейся и поскорей успокаивайся, – на плечо легла рука Васи, и сразу же одеяло накрыло меня с головой. Норский зашептал сквозь шерстяную ткань в ухо: – Паоло вдруг смолк, будто закаменел. Я испугался, бегом к тебе, а ты – тоже… Юна, я и сам вижу, темновато стало, да? Копи силы, думай. Без тебя не разобраться.