Дом Для Демиурга. Том первый

— Дождь был. Карета не пройдет, — невпопад ответил Хенрик, и Марта опешила. Дождь идет пятый день — нашел, чем удивить. Что предупредил — так хорошо. Что на лошадь садиться придется — так плохо, конечно. Но все равно, что такого случилось за Роленой?

Марта открыла шкафчик, достала две рюмки, рукавом смахнула пыль. Потом вытащила пузатую зеленоватую бутылку, в которой на дне плавал длинный огандский перчик, плеснула настойку по рюмкам, одну сунула в руки Хенрику.

— Закусить, прости, нечем — не держу.

Хенрик залпом осушил рюмку, крякнул, вздрогнул, когда огненное пойло докатилось до желудка, и выдохнул. На лице постепенно проступал присущий управляющему здравый смысл.

— Теперь рассказывай заново, — приказала баронесса. — Что за утопленники, с чего тебя так растаращило?

— Лодку приливом выкинуло в устье Ролены, на тот берег. Как раз там, где пирс. Лодка не наша, утопленники — тоже не наши.

— Тамерские?

— Наверняка, — кивнул Хенрик. — Стриженые, в обносках.

— Ну и что тут такого? — вновь запуталась Марта. Утопленники в лодке? Тут Хенрик маху дал, в лодке не утопишься. Значит, решили сбежать, да, наверное, заблудились и померзли ночью, сколько раз уже такое было. Бестолковые тамерские рабы, наверняка, считали, что море в начале зимы переплыть, как через речку перебраться — сел да поплыл.

— Нехорошо с ними, — подумав, сказал управляющий. — Странные они. Посмотреть вам надо.

— Хорошо, посмотрю, — согласилась Марта. Хенрик зря панику поднимать не будет, если говорит, нехорошо и надо, значит, так нехорошо, что действительно надо. — Поехали.

Пока седлали лошадей, брали факелы, поднимали с отдыха отряд арбалетчиков, уже начало рассветать. Тучи на горизонте заалели, раскалились, словно чугунная сковорода, забытая на плите. Марта повела носом. Дождь кончился в середине ночи и пока что не спешил начинаться, но дороги все же успели раскиснуть. Вдвоем с Хенриком можно было бы переплыть через реку на лодке, но отряд, который захотел взять управляющий, враз не перевезешь, а значит, придется давать круг через мост. Времени уйдет не меньше часа. Приспичило ж ему выезжать как на войну…

Ехали молча. Баронесса не любила ездить верхом, сидела, вцепившись в поводья, и думала, что если дело окажется пустым, то выволочки Хенрику не миновать. Ездила она по-мужски, не чинясь. Не в ее возрасте и не с ее ногами беспокоиться, какой там покажется чулок или край нижней юбки. А испугается кто — так сам виноват, что решил поглазеть.

За холмами показалась уже лет сто как разрушенная башня. Когда-то здесь был сторожевой пост, потом его перенесли ближе к реке, а Ролленам старинную каменную постройку подновлять надоело. Башня постепенно обветшала, сперва прогнили перекрытия, потом часть разрушило штормом, а остальное само потихоньку развалилось. Груда замшелых камней, окруженная убранными полями, казалась сиротливой, и Марта подумала, что надо бы велеть хозяевам снести остатки башни. Одна стена еще стояла, хоть и кривилась уже. Дети полезут играть — пришибет.

Доехали до моста, потом свернули вправо, поехали вдоль реки. Ролена была неширокой и мелкой: не река, а так — речушка, в самом глубоком месте — коню по грудь. Листья с плакучих ив, которыми порос берег, давно облетели, унылые ветви мокли в ледяной темно-серой воде, кое-где из нее торчал подгнивший камыш. Потом река свернула влево, а кортеж отправился прямо. Ролена делала петлю, возвращаясь к пирсу уже у самого моря, дорога же не следовала речной прихоти.

Ехать было долго. Холмы и дюны, скучный осенний берег, изрисованный птичьими следами. Слежавшийся песок. Глаз порой цеплялся то за темную корягу, торчавшую из светлого песка, то за кривую сосну на вершине холма. Пахло сыростью, — а чем бы еще могло пахнуть в начале зимы, не цветами же. Марта осторожно сняла левую руку с поводьев и надвинула капюшон по самые брови. Зябкая, промозглая сырость пробивалась и под плащ, подбитый мехом, и под шерстяное платье с двумя нижними рубахами.

Место, где случилось происшествие, было видно издалека. У воды, на пятачке между рекой и морем, толпились десятка два людей, а сверху кружились чайки, изрядные любительницы поживиться падалью. Еще с холма Марта разглядела в темной толпе рыжеватое одеяние протоиерея, лиловые с белым мундиры приставов, красные косынки рыбачек.

Баронесса пустила коня в галоп, сама удивляясь своей храбрости, но гнедой мерин, которого Марта любила за покладистый нрав, не стал упираться, видать, тоже хотел побыстрее узнать, зачем его разбудили еще до первого света и вытащили в ледяное промозглое утро.

Три трупа лежали возле перевернутой лодки шагах в трех от берега Ролены. Двое вывалились, третий был наполовину скрыт бортами. Марта слезла с лошади, бросила поводья первому попавшемуся рыбаку и, подобрав юбку, чтоб не возить ее по мокрому песку, пошла смотреть.