Дом для Одиссея

О да, маму его Лиза действительно знала распрекрасно. Еще будучи Лизиной клиенткой, эта эгоистичная и глупая женщина намучила ее претензиями достаточно, затеяв долгий процесс по разделу имущества с Лёниным отцом, добрым и симпатичным скрипачом родом из тех самых «голубых кровей», из остатков былого дворянства. Процесс тогда так ничем и не закончился – отец подписал в конце концов нужную бумагу, в которой официально отказался от своей законной доли в пользу бывшей жены, то есть Лизиной клиентки, все тогда и совершилось. Вроде как радоваться надо было, однако Лиза помнит, осталась у нее после всего этого дела жуткая досада. И не досада даже, а легкое омерзение какое-то. И любовь к сыну капризной клиентки осталась. Похоже, что навсегда.

С Борисом и Глебом Лёнина мать не осталась бы ни при каких обстоятельствах, хоть земля под ногами разверзнись да небо над головой тресни. Она и сына-то своего старшего из жизни сумела вычеркнуть, огромный такой жирный крест на нем поставила, потому как не оправдал он материнских надежд и не стал известным пианистом с мировым именем. Она так об этом мечтала, чтоб непременно с мировым, а он не смог… Поэтому, обозвав Лёню жалким неудачником, только и способным жениться на женщине, которая старше на шесть лет, устранила его из своей жизни навсегда. Лиза, конечно же, мысленно возблагодарила ее за это, потому как, тесно общаясь с такой свекровушкой, надо было всячески измудряться добывать из себя лишние силы, волю да терпение. А они при напряженном умственном труде совсем не лишние. Да сам Лёня тоже материнским отказом-презрением не особо уж удручался. И даже, как Лиза догадывалась, где-то радовался. Только младшего братишку ему было искренне жаль. Тот в свои пятнадцать уже подавал большие надежды как очень талантливый скрипач, и мама отдавала ему все силы. Так что само собой выходило, что нянькой Борису и Глебу она никакой быть не может. А это значит, что…

– Ладно, поезжай сам. Вези в Москву свою Алину. А я с детьми посижу.

– Ты?!

– А что такое? Я не справлюсь, по-твоему? Или я их съем? Или что-то ужасное делать заставлю?

– Да нет. Не в этом дело, конечно…

– А в чем?

– Лиза, но это же несовместимо. В голове не укладывается! Ты – и дети. Тем более чужие. Это же, прости меня, конец света! Нонсенс какой-то!

– Да пошел ты знаешь куда? – обидевшись, со слезами в голосе крикнула Лиза. Она и в самом деле чуть не расплакалась, но вовремя взяла себя в руки, проговорив тихо и горестно: – Вот почему, почему ты все время обидеть меня норовишь? И так у тебя это ловко получается, как ножом в спину… Почему ты ко мне так жесток, Лёня? Или считаешь, что от меня любая обида может отскочить и рассыпаться, как от стенки горох? Зря так думаешь.

– Да я вовсе не хотел тебя обидеть, что ты! Я хотел сказать, что… Что… – загорячился в ответ Лёня, пытаясь лихорадочно подобрать простые и необидные для своих объяснений слова. – Хотел сказать, что ты просто… Другая…

– Да ладно! – махнула на него рукой раздраженно Лиза. – Знаю я, что ты хотел сказать! Что я никогда раньше не говорила о детях, да? Что не хотела иметь своего ребенка? Что слишком занята профессией, чтоб думать обо всем этом? Это ты хотел сказать?

– Ну, нет… Хотя, в общем…

– А ты знаешь, почему я их не хотела? Просто потому, что у меня их быть не может, вот почему! Не смогу я родить никого и никогда! По обыкновенным и пресловутым физиологическим причинам не смогу, и все!

– Лиза, я же не знал. Ты никогда не говорила…

– А самое обидное знаешь что? Всего неделю назад мы с Варварой взяли и придумали выход из этого положения. Если б ты не ушел, мы бы смогли с ее помощью родить ребенка.

– Ну, что теперь поделаешь, Лиза, дорогая… Значит, не судьба, наверное!

– Значит, так. Ты прав. Ладно, поговорили на тяжелую тему и хватит. Детей я прямо сейчас с собой заберу. Чего тянуть-то?

Она решительно встала и быстро вышла из кухни в комнату, присела на корточки к сидящим на полу Борису и Глебу, с самозабвением катающим вокруг себя маленькие машинки и отключившимся в этот миг от всего земного и вокруг происходящего. Глеб вдруг взглянул на нее испуганно, моргнул белесыми ресничками и пропищал потерянно:

– Тетя, а вы когда домой к себе пойдете, машинки с собой заберете, да?

– А давайте мы, ребята, так поступим: я заберу машинки вместе с вами. Все вместе ко мне домой и поедем – и вы, и машинки.

Близнецы озадаченно уставились на нее одинаково расширенными глазами, изо всех сил прижимая сокровища к груди. Потом переглянулись быстро и настроились пореветь от таких странных тетиных непоняток – чего это она говорит такое!

– Ну, ты, Лиза, даешь! Воспитательница Макаренко! – пришел на помощь вошедший вслед за ней в комнату Лёня. – С ними нельзя так. Им надо только правду говорить, они все прекрасно понимают.

Так же как и Лиза, присев рядом на корточки, он положил ладони на белобрысые темечки близнецов, повернул их головки к себе:

– Слушайте сюда, мужики. Тут такое дело. Надо маму в другой город на операцию везти, чтоб она выздоровела. Вы ж понимаете… Можно я ее отвезу? А?